В полупоэтическом интервью «Фонтанке» известный песенный поэт Илья Резник, кроме чисто творческих тем, вспоминает о том, как Пугачёва переманила его от Ротару и почему с ним не здоровался Евтушенко. Рассказывает, за что Путин подарил ему именное оружие и почему его избрали председателем Общественного совета при МВД. А также делится детскими впечатлениями о трагических днях блокады и путешествии по Дороге жизни.

– Давайте начнём с сакрального вопроса... С 1972 года Вы на вольных хлебах в песенной поэзии. В чём её отличие от поэзии классической? Может ли классик быть песенником?

– Отличие в том, что классическая поэзия – это радость. Радость сердца. Свобода выбора формы, образов, сочетания слов... Всего-всего. В песенной поэзии ты раб музыки, аранжировщика, исполнителя – его фонетических особенностей. Звук «цэ», например, очень тяжело петь в конце песенной фразы. Молодец-ццц... Значит, мы непременно должны выдавать в конце «у» или «а». Так что, если говорить о поэтах, которые замечательно работали в песенном жанре, – это ремесленники высочайшего класса. И дано это ремесло очень малому количеству людей. Ведь если стихи не поются, то в данном случае они не стихи. Стихи должны петься. Должна быть музыка в стихах. Поэтому так много романсов на стихи Цветаевой, Александра Сергеевича... То есть, это те их стихи, которые зовут к музыке, что ли.

Долгие годы песенный жанр считался второсортным. У меня даже были стихи о текстах песен...

Войдите в Музыку, отцы,
Нравоучители святые.
Раз вы такие мудрецы,
Познайте звуки молодые,

Те звуки грусти и любви,
Осенних ливней и капели...
Вложите в них стихи свои,
Да так, чтоб их потом запели!..

Никто меня не убедит,
Что чем сложнее, тем дороже.
Поэт без слуха – инвалид,
Достойный жалости прохожих.

Песенная поэзия бывает интересна, но она же бывает и мучительна. Особенно, если музыка первична. Так было во время моей работы с Паулсом. В его музыку надо было вкладывать образы посредством стихов, а не просто тексты. Не ямб, не хорей, не какие-то рваные фразы – один кусок такой, а другой такой. Так что технология написания песенной поэзии очень сложная. Если, конечно, мы с вами говорим о высоком творчестве, а не о штамповке...

Бездарность может быть во всем –
В стихах призывных, в детской прозе,
В романе высотою с дом,
В снобистско-элитарной позе.

...Это продолжение моего стихотворения, которое я цитировал. Чужие я не цитирую. Они у меня в сердце. Блок, Гумилёв, Пушкин.

Кстати, называть «песенниками» поэтов, сочиняющих стихи для песен, нельзя. Тогда получается, что Пушкин – «песенник», раз на его стихи поют романсы? Или что Чехов – писатель-рассказчик?

– Песенные поэты смотрят немножко снизу на классических поэтов?

– Раньше смотрели. У меня есть посвящение Высоцкому, где есть строки:

И под чужой рвались успех.
Андрей сказал: «Я – самый первый!»
Евгений: «Я первее всех!»

И шел пока спор этот плотский,
Преподнесла судьба конфуз –
На них взирал с небес Высоцкий,
Увы, не принятый в Союз.

– ... Евтушенко и Вознесенский эти стихи слышали?..

– ... Я не знаю. У нас с Евтушенко был жутко смешной казус. В 1981 году я написал Алле (А.Б.Пугачёва. – Прим. авт.) программу «Монологи певицы». В театре эстрады был концерт. Она пела 18 песен на мои стихи. Одну на стихи Беллочки Ахмадулиной. Одну Мандельштама, «Ленинград». И одну песню на стихи Евтушенко. Сейчас уже никто и не помнит, какую. И вот когда прозвучали «Старинные часы», Евтушенко, который был в зале, растрогался. Заплакал. Прижал меня к груди. Но на следующий день... перестал здороваться. Вновь поздоровался только через 27 лет! Когда мы в Москве закладывали на Аллее звёзд плиту уже больному Коле Караченцову. Мне тогда позвонила Инна Чурикова и попросила написать стихи. И вот у этой плиты мы читаем свои произведения. Евтушенко и я. Инна Чурикова прямо там говорит: «Илюша, твои лучше!». Так на самом деле и было, поскольку тот-то пишет, в основном, про себя. Вот тогда Евтушенко второй раз со мной и поздоровался. (Смеётся).

В принципе, я очень доброжелательно отношусь ко всем поэтам. Хотя они меня нередко «чистили». Вставляли через композиторов палки в колёса. Много было неприятностей в этой жизни. Не дай бог в каком-нибудь журнале обо мне статья появлялась... Помню, Никита Богословский меня гнобил вообще, где только мог. Но потом прошло время, и на юбилее Лёвы Лещенко Никита Владимирович ко мне подходит и говорит: «А всё-таки Вы молодец! Давайте-ка мы с Вами мюзикл состряпаем?» Я: «Никита Владимирович, я сейчас занят. Позвоните через годик».

– Почему Вы, коренной ленинградец, уехали в Москву?

– Вот как раз из-за этих неприятностей и уехал. В Ленинграде их было особенно много. Этот обком антисемитский... В 1973 году у меня в Ленинграде был первый творческий вечер с участием Эдиты Пьехи, Сергея Захарова, Понаровской, Людочки Сенчиной. Так отдел культуры обкома не разрешил указать на афише «Творческий вечер Ильи Резника». Было написано: «Эстрадный концерт». А моя фамилия крошечными буквами в конце. Хотя на самом деле это был мой творческий вечер. Вот такое было отношение! А я для Ленинграда и песни писал, и вообще многое делал... Всё было бесполезно. Переехал в Москву – «зелёная улица». В Москве всё нормально. С 1978 года на сцене Камерного еврейского музыкального театра опера-мистерия на идише «Черная уздечка – белой кобылице» прошла 400 раз.

Сейчас я записал песню «Санкт-Петербург – мой пророк и мессия». Своего рода эпический гимн городу. Но в эфирах питерского радио её почему-то не ставят. В книге «Квадрат четверостиший» у меня тоже есть два четверостишия о Питере:

Мой Петербург! Твой гимн со мною,
Твои балтийские ветра.
И над серебряной Невою
Лик огнебронзовый Петра.

...и:

Санкт-Петербург. Дворцы и лики.
И бригантины всех морей.
Гривастых львов немые рыки
И цокот клодтовских коней.

– Конечная цель Вашего творчества – это... Исписанный листок бумаги, дебют песни в эфире или её популярность? Можете, условно говоря, вот тут за столиком кафе создать стихотворение?

– Для меня песня состоялась, когда состоялась её премьера. Недавно у нас прошёл легендарный концерт с Паулсом. Я сказал Раймонду: «Мне надоело слушать ту дребедень, которая сейчас звучит. Давай что-нибудь напишем?» И за полгода мы написали 16 новых песен. И вот 10 из них в концерте пели Тамара Гвердцители, Маша Распутина, Боря Моисеев... Другие.

За столиком кафе могу написать только на кураже. Чтобы доказать вам, что я талантлив. Вот сейчас я выпускаю книжку «Две звезды». Там есть стихотворение «Нахабино». Вспоминаю его историю. Лет 15 назад мы сидели ночью в гольф-клубе «Нахабино». Я говорю: «Ребята, скажите каждый по слову». Один сказал «вездеход», другой – «полнолуние», третий – «мыло»... Всего 10 слов. Я за 10 минут написал те самые стихи о Нахабино, заканчивающиеся строками: «Не испохабим же Нахабино, друзья!» И вот вчера, перечитывая это стихотворение, я не мог даже понять, какие слова придумали ребята и что сочинил я.

Так они растворились в стихотворении. Вот это была импровизация. Кураж.

А в основном... по-всякому пишу. «Молитвы», например. Пришла первая, я её записал на каком-то обрывке газеты. А через десять дней их уже был поток. Через месяц я стал искать эти бумажки. Память-то у меня дырявая. Ничего не могу найти. И тут звонит мой друг, художник Игорь Каменев: «Чего у тебя такой загробный голос?» – «Помнишь, я тебе ночью как-то читал все мои молитвы? Вот все они пропали! Не могу найти». И вдруг Игорь говорит: «Я в жизни никогда чужие разговоры не записываю, но тогда меня что-то подвигло, и я нажал кнопку "запись"». И мы с ним два дня расшифровывали мой голос.

– Любимых композиторов можете назвать?

– Любимые у меня те, с которыми я работаю в данный момент. Сейчас это Виктор Дробыш. Женя Ширяев, который написал гениальную музыку для фильма про Вольфа Мессинга. С ним я пишу военные, патриотические песни для ансамбля МВД. «Президентский полк», «Не отрекайся от страны», «Мы – рабочие войны», «Против Третьей мировой», «Тревожный вальс», «Товарищи по оружию».

Вчера разговаривал с Паулсом. «Илья, я ушёл из Сейма! Давай напишем песни. У меня ещё остались твои стихи». – «Давай-давай!» Я очень люблю Раймонда. Он гениальный, потрясающий композитор. И, между прочим, во время упомянутого концерта, в интервью, он сказал, что на 80% обязан своим успехом Илье Резнику, который его привёл в Россию... Кстати, и Лайма (Вайкуле. – Прим. авт.), которая всё говорила «Паулс-Паулс», наконец-то призналась, что Илья Резник был её продюсером. Возил в Братиславу. Так оно и было. Так что, лучше поздно что-то признать, чем никогда.

– Как к Вам относились известные композиторы? Возникали ли у Вас психологические сложности в период работы с ними?

– Если во время работы с композитором у меня возникают психологические сложности, я тогда вообще не работаю. С одним известным композитором я работал для фильма Эльдара Александровича (режиссёр Э.А.Рязанов. – Прим. авт.) "Карнавальная ночь-2"». Написал две песни. Для моей любимой Чуриковой. И для Бабенко. Но намучился. Намучился, потому что если человек сноб, если думает, что он великий... Короче, я привык, что если у меня что-то в час ночи родилось, то могу позвонить композитору: «Митька, знаешь, у меня четыре строчки классных...» Я позвонил ему в пол-одиннадцатого: «Знаете, я написал варианты...» – «Пожалуйста, позвоните моему секретарю. В такое время я уже не разговариваю...» «Ну и до свидания, – думаю, – я с тобой никогда в жизни больше работать не буду!» Ну как, действительно, можно с такими людьми работать?

Это одно. Другое. Есть люди, которых я уважаю, но по своей психологической конструкции у меня с ними не совпадает аура. Я человек эмоций, темпераментный... У меня с Василием Павловичем (композитор Соловьёв-Седой. – Прим. авт.) был случай в Питере. Мы встретились с ним в Союзе композиторов: «Илюша, мне нравится, как вы стихи пишете. Давайте у меня соберёмся, поработаем». Привёз меня в свой дом. Вся мебель в доме у него была в белых чехлах. Рояль в чехле, диван в чехле, зачехлённые стулья, чтобы не дай бог на них что-нибудь попало. «Садитесь. Давайте, что-нибудь сочините». – «Василий Павлович, я сочиняю ночью и лёжа. Днём при свете и белых чехлах я не могу». (Смеётся).

Ещё один смешной случай произошёл в Доме творчества композиторов в Рузе. Я дружил с Марком Григорьевичем Фрадкиным и был у него там в гостях. Просыпаюсь как-то утром и иду погулять. Навстречу идёт Анатолий Новиков (советский композитор. – Прим. авт.), автор гениальной песни «Эх, дороги, пыль да туман». Похож на Собакевича. «Илюша, в знак приятельских отношений вот вам подарок», – и даёт мне конфетку. На которой написано: «Вася-Василёк». Я беру и шучу: «О! Василий Павлович Соловьёв-Седой!» Новиков вырывает у меня конфетку: «Это моя песня!» (Смеётся). Помните? (Напевает). «Что ж ты, Вася-Василёк, голову повесил?..»

– С Аллой Пугачёвой Вы сотрудничаете аж с 1972 года. Какие ваши совместные песни Вам больше всего дороги? Чем вообще запомнилась Алла Борисовна советского периода её творчества?

– Одно время визитной карточкой Аллы была моя песня «Посидим, поокаем». Я написал её для Пугачёвой в 1972 году. Эта песня стала лауреатом Всесоюзного конкурса и дала ей возможность поехать на международный. С тех пор у нас с Аллой началась тихая дружба. Питер – Москва, Москва – Питер. А с 1978-1979 года дружба стала активной. «Звёздное лето», «Журавлик».

Период с 1979 по 1984 год – счастливый период сотрудничества с Аллой. Период бурного общения. Совместной жизни. Еды. Гуляний. Бессонных ночей. Концертов. Поездок. В итоге, всего для Аллы Борисовны я написал 57 песен. Кстати, Пугачёва ведь замечательный композитор. Об этом никто не говорит, но я её и уважаю, и ценю и как большого композитора тоже. «Три счастливых дня», «Когда я уйду», «Звёздное лето» и масса других песен связаны с её музыкой. Восемь песен для Аллочки мы написали с Паулсом. «Маэстро», «Старинные часы», «Эй, вы, там, наверху», «Без меня тебе, любимый мой».
Конечно, были у нас и какие-то ссоры, и какие-то размолвки. Мелкие обиды. Творческие паузы. Но при любом человеческом общении это неизбежно. Вечной гармонии не бывает. Для меня, конечно, премьера наших песен всегда была радостью. Я был на этих концертах. Сопереживал. Часто вместе гастролировали. Мой концерт начинался в шесть, она выходила на нём гостем. Её был в девять, гостем на нём выходил я. Это был взаимный обогащающий процесс. Как-нибудь я вам обязательно подарю четырёхтомник, в котором половина книги посвящёна Алле Пугачёвой.

– В чём же феномен Пугачёвой? Закономерен ли такой её успех? Ведь были и другие талантливые люди...

– Конечно, её успех закономерен. Это сочетание многих факторов. Во-первых, время, в которое она появилась. Тогда ведь она была революционеркой. Бескомпромиссной, храброй, отважной. Я помню концерт, посвящённый Дню милиции в советское время. Самый охраняемый. Первые секретари в зале. Алла должна была петь какую-то утверждённую ранее песню. А мы с ней к тому времени написали «Дежурного ангела». И вот она садится за рояль и начинает его петь. Это ли не поступок? Прямой эфир ведь был! Это был скандал! Как так? Какой ещё «ангел»? Хотя это была всего лишь песня об одиноком человеке. Но важно понимать её поступок в контексте того времени.

Что касается «талантливых людей»... Где сейчас назначенные первые поэты? Где назначенные первые композиторы? Раньше ведь их всех назначали. В Калмыкии будет Кугультинов. В Дагестане самым лучшим поэтом будет Расул Гамзатов. В Кабардино-Балкарии будет Кешоков. Максим Танк. И так далее. По одному поэту на каждую республику. То же самое и с композиторами.

– Не преждевременен ли, на Ваш взгляд, отход Аллы Борисовны от чистого творчества к другим делам?

– У Аллы сейчас просто другой период жизни. У неё такой творческий багаж!.. Я представляю его в виде сейфа до потолка, где много-много ящиков. И в каждом ящике замечательная песня. Песня Таривердиева. Зацепина. Наши с Паулсом. Игоря Николаева. У Аллы потрясающий действующий архив. Ни у одной певицы этого нет. И Алле этого достаточно. Поэтому, когда меня спрашивают: «А вы не написали для Аллы новую песню?», я отвечаю: «А зачем?» Ей ничего не надо. Всё есть. Да и ни к чему это. Вершина-то уже была. Думаю, что это был наш период. «Маэстро». «Миллион алых роз». «Без меня тебе, любимый мой». На любом концерте публика, умирая, ждёт этих песен. Поэтому Алла и занимается сейчас другими делами. С бизнесом не очень получается у неё. Поэтому телевизионными корпоративами, как она говорит, и зарабатывает деньги. Имя работает на певицу. И дай бог ей здоровья!

– София Ротару, Лайма Вайкуле, Александр Градский...

– ... с Сашей была только одна песня, с которой мы, правда, на Братиславе выиграли «Серебряную лиру»...

– ... Хорошо! Продолжите тогда сами список исполнителей, с которыми Вам нравилось работать... Ревновали они Вас?

– ... С Тамарой Гвердцители нравится работать. Потрясающая певица! Сейчас мы с Паулсом написали ей композицию. Она первый раз исполняла её в концерте. После Лаймы и после Леонтьева. Я поставил её в финал. Успех был бешеный! И это притом, что сочинение было новое и звучало впервые. «Мой Париж. Четыре времени любви». Сейчас я начал писать для Тамары большую работу. Это будет история поэта Серебряного века и певицы того же времени. А тот блок, о котором я рассказал, дал мне толчок сделать это большое сочинение.

Что касается ревности... В основном, я был завязан с Аллой. С Соней начинал (София Ротару. – Прим. авт.)... Мы с Паулсом написали ей песню «Где ты, любовь?». Соня меня зовёт: «Илюша, поедем в Закарпатье, будем там писать новую программу!..» Но тут меня Аллочка цап-царап! «Давай-ка здесь поработаем!» Не только певцы относятся ревностно друг к другу... Художники к художникам. Поэты к поэтам. И зависть есть. И ревность. И это естественно. С этим ничего не сделаешь. Я никому не завидую. Хотя бывает, конечно, белая зависть к какому-нибудь фильму: «Вот ведь как, сволочь, сделал!» Или книгу какую-нибудь прочитаешь...

По поводу Сони... В прошлом году заехали с моей женой под Ялту к Соне. У неё день рождения в августе. Я подарил ей книжку «Лучшие песни». Соня листает, листает... «Да-ааа... Алле повезло!»

– В 1984 году вы с Раймондом Паулсом стали инициаторами проведения ежегодных конкурсов молодых исполнителей в Юрмале. Сравните, пожалуйста, статус и значимость этого музыкального мероприятия тогда и в наше время.

– Да, ту Юрмалу основали мы. Я был заместителем председателя жюри. Тогда Юрмала была живая. Честная. Она рождала звёзд. Малинин, Азиза, Валерия, Сосо Павлиашвили... А нынешняя Юрмала гламурная. Это парад капиталов. Бездуховная она. Коммерческая. Она собирает определённую публику. Приезжают богатые, солидные люди. Если они что-нибудь там спонсируют, их показывают по телевизору. И иногда по тем лицам, которые сидят в зале, можно понять, кто станет победителем конкурса. Как-то, помню, много показывали одного армянина. Я сказал: «В этом году выиграют армяне».

В прошлом году много показывали украинского олигарха Рената Ахметова. Я сказал: «Выиграет Украина». Я не хочу углубляться в эту тему. Могу лишь сказать, что современная Юрмала – это определённое коммерческое мероприятие. Но гора не родила мышь. Ни одной звезды. Милая тусовка. Повод, чтобы съездить отдохнуть. Показаться. Посидеть в ресторане.

– Когда по радио звучит Ваша песня, Вы прибавляете звук или, наоборот, убавляете?

– Раньше делал погромче. Помню, впервые услышал «Толстого Карлсона» в исполнении «Поющих гитар» Толи Васильева. Шёл проходными дворами на Фонтанку, к театру эстрады. И вдруг из окна: «Есть герой в мире сказочном...» Остановился. Какой-то задрипанный двор. Слушаю с таким упоением!.. 5 миллионов, кстати, был тираж той пластинки. Так что, тогда, конечно, слушал... Сейчас другое состояние духа. Совершенно спокойно отношусь к моим звучащим песням.

Среди всех песен, у меня есть одна моя любимая. Мы её с Аллой написали. «Скупимся на любовь»...

Летим, как мотыльки на пламя,
Друзей теряем дорогих,
Помянем тех, кого нет с нами,
И будем думать о живых!

... Она прозвучит 25 ноября в храме Христа Спасителя на 200-летнем юбилее великого хирурга Пирогова. Там будут серьёзные люди. И меня попросили после торжественной части сделать авторский концерт. Будет ансамбль МВД. Хор «Брависсимо». Акапельное пение. Классическое. На мои стихи. Я специально написал стихи на музыку Рахманинова.

– Кстати, об МВД. Вы председатель Общественного совета при МВД России. Как попали на эту должность? И как относитесь к переименованию милиции в полицию?

– В концерте ко Дню милиции мы сделали пролог, который потряс всех. Мы рассказали об указе Петра I, учредившего полицию. Потом на сцену выходили артисты в мундирах полицейских той или иной эпохи. В эти минуты за кадром шёл мой монолог, в котором я рассказывал, какие подвиги совершали российские полицейские и милиционеры, как они работали... Вплоть до событий в Чечне. Потом с ансамблем милиции из Саратова пели песню «Никто, кроме нас». Генерал Кубышко написал музыку. Так вот этот мощный пролог показывал, какая была красивая царская форма у полиции и какая нелепая была у милиции. Кстати, сейчас будет утверждение новой формы МВД. И я тоже кое-какое отношение к этому имею. Форма полицейского должна быть красивая! Милиция или полиция – это ведь лицо страны. Они – представители государства. Они должны быть вышколены. Они должны быть интеллигентны. Реально ли это?.. Ну, надо стараться. На безрыбье и соловей сами знаете кто.

А председателем Общественного совета я стал случайно. Через творчество. Я очень много писал для ансамбля МВД. Пел, выступал с ними. Мне эти ребята очень понравились. Потом поступило соответствующее предложение. Я сказал: «Давайте попробуем». И вот уже второй срок председательствую. В Общественный совет при МВД входят многие достойные люди. Это представители всех телеканалов. Представители всех конфессий. Представители искусства. Я не могу сказать, что мы там все такие всесильные. Но, скажем, по линии беспризорников Рашид Умарович всегда прислушивается к нашему мнению. Замечательный министр. Когда я летаю с ним в командировки, я вижу, как он работает. Сейчас ведь на милицию льётся один негатив. При этом многие забывают, что каждый год гибнут сотни милиционеров. Что люди с очень низкой заработной платой совершают подвиги. А негодяи есть везде. Что, среди журналистов их нет?

– Правда, что у Вас вышла книга с предисловием президента Владимира Путина и директора ФСБ Николая Патрушева?

– Нет. Не совсем так. У меня было издательство. Мой бизнес, который не приносил мне ничего. Кто-то подал идею. Я закупил факсы-шмаксы, набрал штат, и мы стали делать детские книжки. А потом была просьба... Дело в том, что я дружу с Владимиром Егоровичем Проничевым (руководитель пограничной службы ФСБ России. – Прим. авт.). Он мой старый друг, 20 лет знаем друг друга. Он говорит: «Илья, помоги издать подарочную книгу для ветеранов органов госбезопасности». И наше издательство в 2000 году сделало такую лёгкую, полупоэтическую, с очерками о героях книгу. О погибших чекистах. Владимир Владимирович написал к ней предисловие. И Патрушев тоже. Книга получилась хорошая, честная. Я не люблю, когда ведомственные книги выходят написанные мелким петитом, с огромным количеством информации. На каком-то глянце. Всё это трудно читать. А тут были и художественные работы, и стихи хороших поэтов.

– Именное оружие и премию ФСБ Вам дали за это?

– Нет. Премию мы получали втроём. Актёр Машков получал за фильм «Ликвидация». Лёва Лещенко за исполнение гражданских песен. А я как автор этих песен. А именное оружие мне подарил Владимир Владимирович за совместную поездку в Чечню. Я с ним ездил по госпиталям. В Ханкале у меня был концерт.

Если ещё говорить о предисловиях... В прошлом году у меня вышла книга «Молитвы», предисловие к которой написал патриарх Алексий II. Прочитал рукопись и написал. Сейчас эти «Молитвы» исполняет Быстрицкая, а раньше пел Коля Караченцов. Все плачут на концертах.

– Вы – блокадник. Эвакуировали Вас по Дороге жизни через Ладогу. Помните что-нибудь?

– Три-четыре эпизода помню хорошо. Помню детский садик на улице Рылеева. Когда выла сирена, мы прятались под стол. Помню, как бабушка вела меня зимой по улице Восстания. У меня выпала крошечка хлеба, я стал её там искать. Об этом у меня даже стихи есть. Помню балкончик на улице Восстания и серое небо. Таким оно мне показалось, потому что аэростаты закрывали солнышко. Хорошо помню запах обшивки баржи, на которой мы плыли через Ладогу. Дерево с металлом. Я к нему прижимался, когда где-то грохало.

А уже в 1944 году мы вернулись обратно. Помню солнечный день. Я иду по Ленинграду в форме майора. В портупее. В детской форме, разумеется. Мама мне не купила мороженого, я устроил истерику. Помню бабушку и дедушку на балконе на углу Восстания и Солдатского переулка. Помню кабачки и помидоры, которые они на этом балконе выращивали. И двух цыплят, живших за какой-то фанерой. Такие вот блокадные воспоминания.

Беседовал Лев Сирин, Москва, «Фонтанка.ру»

http://www.fontanka.ru/2011/01/18/093/