– Было ли у вас некое сложившееся представление о Петербурге и России до того, как вы согласились возглавить балетную труппу одного из старейших театров нашего города?

– Впервые я приехал в Петербург так давно… Это было в 1983 году, когда в составе труппы Нидерландской балетной компании я гастролировал в СССР. Помню удивительные впечатления от поездки из Москвы в Ленинград – «Красная стрела», ночная дорога, чай из самовара… Я был очень молод и к тому времени не так уж много ездил по миру, но ваш город потряс меня сразу же. Я приехал в Ленинград из Валенсии, по сути дела – из маленькой деревушки. Первым делом, конечно, меня поразила архитектура. Петербург открыл мне Россию – и пошло-поехало: Тарковский, Толстой, Чехов, Пастернак, Ахматова… В вашу страну невозможно было не влюбиться!

– Я не случайно начал беседу с вопроса о Петербурге: балеты вашего прямого предшественника Мариуса Петипа (никому из иностранцев с XIX века больше не приходило в голову возглавить русскую балетную труппу) неотделимы от петербургского мифа. Вас занимает вопрос, как впишется ваша деятельность в петербургский культурный контекст?

– Я знаю, что между работой Петипа на императорской сцене и моим нынешним приходом в Михайловский театр принято проводить параллель. Эта линия, конечно, очень красива – но, по-моему, она образована случайными совпадениями. Вместе с тем я абсолютно убежден в том, что все в жизни происходит неслучайно, у всего есть причина – я очень верю в судьбу. Вот смотрите: я всегда очень любил танцевать. Но я рос во времена Франко, когда невозможно было заниматься балетом с такого раннего возраста, как того требует академическая школа. А мне всегда хотелось танцевать именно классический репертуар – скажем, Альберта в «Жизели», Джеймса в «Сильфиде». Но всю жизнь мне приходилось заниматься современной хореографией. И вот теперь я приезжаю в Россию, в Петербург, в одну из мировых цитаделей классического танца – и приезжаю делать то, о чем в молодости мог только мечтать: работать с академической труппой. Танцевать, конечно, я не буду, но ставить – да. Так что моя мечта сбылась.

– На сегодняшний день вы являетесь одним из первых хореографов мира, человеком, с которым ассоциируется само понятие современного танца. Между тем Петербург – город очень консервативный, с очень сильными классическими традициями, и все актуальное для Запада у нас не слишком хорошо приживается. Вы готовы к этому?

– Когда я прихожу в балетный класс, то не задумываюсь о том, насколько классично или современно то, что я делаю. Мой главный критерий – качество: насколько качественно поставлена хореография, насколько качественно ее танцуют артисты, насколько качественно поставлен свет. Если вы танцуете балет Мариуса Петипа плохо – это уже не балет Петипа и уж тем более не классический балет. Куда ближе к Петипа окажется качественно станцованная современная хореография – и наоборот. Накануне нашей встречи, я смотрел в Кировском театре – простите, никак не привыкну называть его Мариинским – реконструкцию «Карнавала» Михаила Фокина с костюмами Льва Бакста. И, поверьте, это было куда более современно, чем показанный сразу после «Карнавала» прошлогодний балет какого-то молодого постановщика!

– Как вы планируете выстраивать репертуарную политику балета Михайловского театра?

– Хотел бы сразу подчеркнуть: я буду с очень большим уважением и бережностью относится ко всему, что было создано в Михайловском театре до моего появления. Никакого обнуления не произойдет – а ведь очень многие постановщики, приходя в новые для себя театры, начинают свою деятельность с полного «форматирования» репертуара, уничтожая все спектакли, поставленные их предшественниками. Моя задача заключается в том, чтобы вдохновить артистов Михайловского, вдохнуть в них новую жизнь – именно об этом меня просил генеральный директор театра Владимир Кехман, когда приглашал меня к сотрудничеству.

– Площадь Искусств – особое для театральной мифологии Петербурга место. В Михайловском театре начинал свою карьеру Джордж Баланчин, здесь работал Всеволод Мейерхольд. Вы помните, как впервые оказались в Михайловском?

– Мне очень понравилась сцена – едва ли не идеально подходящая для современной хореографии. Сегодня в мире такие параметры встречаются крайне редко. Вот, скажем, в одном из главных театров мира, в нью-йоркской Metropolitan-Opera, сцена идеально подходит для оперы – но для балета она категорически не годится. То ли дело в Михайловском театре: сцена не очень большая, но и не маленькая, двенадцать на пятнадцать метров. Ровно столько, сколько нужно. Можно сделать постановку на сто человек, а можно – на двенадцать. Что же до театральной мифологии… Мне очень важно то, что в 1920-е годы Михайловский театр был агрессивным театром, театром авангарда, находившимся на передовой, который впоследствии стал академической сценой. С марта будущего года Михайловский должен превратится в самый современный балетный театр России. Я хочу, чтобы через несколько лет на площади Искусств шли балеты Иржи (Килиана – ред.), Билли (Форсайта – ред.), Ханса (ван Манена – ред.) – короче говоря, я хочу, чтобы в перспективе в Михайловском работали все лучшие хореографы мира.

Начо Дуато тестирует балетную труппу Михайловского театра

– При этом, насколько мне известно, вы планируете сохранить весь репертуар, существующий на сегодняшний день. Как в афише театра будет уживаться классика и модерн? Как вы понимаете, я говорю не об эстетике, а о практике – невозможно ведь артисту балета сегодня танцевать Петипа, а завтра – Дуато…

– Да нет, поверьте, не так уж это и сложно – все зависит от потенциала труппы, от таланта конкретных артистов! А в Михайловском театре я вижу колоссальное желание работать. Кстати, именно те танцоры, которые много занимаются современной хореографией, лучше всех танцуют классику: вспомните хотя бы Майю Плисецкую, то, как она танцевала, допустим, Китри – она привносила в «Дон Кихота» современную пластику! Сегодня все труппы мира работают на стыке классического репертуара и современного. Каждая труппа бережет свое наследие, но вместе с тем больше всего на свете хочет заполучить современного хореографа – и Большой с Мариинским здесь не исключения. Правда, разница заключается в том, что все мои коллеги приезжают на месяц, выпускают премьеру – и уезжают. А я вот как приехал в Михайловский театр, так в нем и останусь.

– Вы вот говорите: Большой, Мариинский. Но почему вы пришли работать именно в Михайловский? Чем он вас так прельстил?

– Я бы никогда не принял предложений ни Большого, ни Мариинки – даже если бы такие предложения и поступили бы (до сих пор, к слову, ни один, ни другой театр никаких телодвижений в мою сторону не предпринимал). Это слишком большие театры, в них слишком сильна энтропия. Им нужен кто-то вроде господина Кехмана – такой же креативный, такой же энергичный, такой же смелый. Кто-то, кто не боится быть собой и смотреть в будущее. Тот, кто готов не только соблюдать традиции – но и совершать шаги вперед.

– Последние двадцать лет вы возглавляли национальный театр танца в Испании – в стране, в которой мощных традиций классического балета не существовало исторически. Сейчас вы возглавили академическую труппу, которой практически незнаком язык современной хореографии. Что тяжелее – работать «с чистого листа» или менять сложившиеся привычки?

– Хороший танцор очень легко переключается на современную хореографию. Я вот работал со Светланой Захаровой – и в конце концов перестал понимать, к чему у нее больше способностей – к классическому танцу или к современной хореографии. Ну или взять хотя бы Сильви Гилем – тот же самый случай! Прежде всего нужно быть талантливым профессионалом.

– Но ведь существуют и чисто физические показатели: скажем, танцовщику, у которого никогда не было серьезного опыта работы в современной хореографии, будет объективно трудно с ней справиться – его тело просто не приучено к новой лексике, к новым нагрузкам.

– Если вы видели мои спектакли, то знаете, что они, в сущности, во многом построены на словаре классической хореографии. Я ведь не Пина Бауш, я ведь не ставлю танцы в стиле хип-хоп!

– Но в то же время язык ваших спектаклей непрост, и когда вы дебютировали на русской сцене в московском театре Станиславского и Немировича-Данченко, то выбрали именно «Na Floresta» – балет, который наименее хореографически сложен…

– Ну, это все потому, что на то, чтобы отрепетировать «Na Floresta», у меня было только четыре дня! А в Михайловском-то у меня есть как минимум пять-шесть лет! (смеется). У меня есть время – и это, пожалуй, самое главное. Время для постоянного интенсивного труда: ежедневно говорить с артистами Михайловского театра, учить их, учиться у них – и, конечно, создавать для них новые спектакли.

– Насколько я понимаю, в ваших планах значится какой-то образовательный проект совместно с Академией имени Вагановой. Что это будет – серия мастер-классов или, может быть, вы откроете на улице Росси свой собственный класс?

– Я очень открыт для сотрудничества и очень люблю преподавать – возможно, не только в Академии Ваганова, но и в любой другой балетной школе России. Я преподавал по всему миру – от Австралии до Америки. Когда вскоре в Михайловский приедут мои ассистенты, я бы хотел, чтобы они также преподавали и в Академии – поскольку императорский театр и академия всегда были единым организмом. Может быть, мы действительно сможем устроить что-то вроде класса современного танца. На днях я понял, что у студентов есть колоссальное желание этим заниматься. Когда я побывал в Вагановской Академии, на меня произвело сильнейшее впечатление то, что хотя о моем визите и не сообщалось, студенты Академии откуда-то узнали о нем – и только и делали, что шушукались: «Дуато приехал! Тот самый!». Тогда я понял, что у них есть колоссальный интерес к современному танцу. Хотя сейчас, в эпоху, когда можно любой балет посмотреть на YouTube, это вполне естественно…

– Ваши официальные полномочия вступают в силу еще только через два месяца. Но сейчас вы уже провели в Петербурге две недели: знакомились с труппой, смотрели спектакли – обживались, как сказали бы русские. Поделитесь впечатлениями?

– Для меня очень приятной неожиданностью стала изумительная молодость балетной труппы Михайловского. Ведь зачастую во многих театрах мира – в том числе и ведущих – основу труппы составляют танцоры тридцати-сорока лет. Не скрою: я очень боялся, что такая же история повторится и в Михайловском – ведь в таком случае я бы просто не знал, что и делать. А на деле я встретил очень юных, очень дисциплинированных и невероятно работоспособных танцоров. При тех нагрузках, которые они выдерживают, их тяга к работе просто поразительна!

– Кого-то из артистов вы для себя уже отметили?

– Очень многих. Я понимаю, что вы хотите услышать от меня конкретные имена, но, во-первых, я их еще не выучил (улыбается), а во-вторых, я бы пока не стал делать никаких выводов из первого знакомства с труппой. Но, как вы разумеется понимаете, я не мог пройти мимо прима-балерин Михайловского – Ирины Перрен и Екатерины Борченко. Еще я взял на заметку пару артистов кордебалета – тех, чей потенциал пока еще не полностью реализован. Им, на редкость пластичным и музыкальным, нужно дать шанс.

– Ваша работа в Михайловском театре – новый этап не только для петербургского балета, но и для вас лично. Чего вы ждете от своего «русского периода»?

– Я испытываю сейчас два противоположных чувства. С одной стороны, как хореограф я делаю шаг назад – потому что вместо того, чтобы ставить все больше и больше новых спектаклей и продолжить свои искания последних лет, я должен в основном сконцентрироваться на преподавании. Мне придется немножко притормозить и даже, возможно, слегка отступить назад. Вместе с тем Михайловский театр открывает для меня перспективы, которых у меня никогда не было – я имею в виду прежде всего возможность заниматься классическим репертуаром. В феврале 2012 года, например, я буду восстанавливать «Спящую красавицу» в хореографии Петипа – и для меня это самый важный проект последних лет. Хочется, знаете ли, отдохнуть от славы «одного из известнейших хореографов мира»…

Сегодня я испытываю острое желание просто делать красивые вещи для танцоров, для публики. Современная хореография приучила нас к тому, что танец должен быть главным образом странным. Мне кажется, что сегодня многие забыли, о том что танец – это прежде всего красота. Я, признаться, очень жду перемен в своем хореографическом стиле – появления новых красок, новых кистей, новых инструментов. Я надеюсь на то, что Петербург меня изменит. Не думаю, что я стану ставить менее современно – но мои спектакли будут более ясными, более лиричными. Петербург уже сейчас очень на меня влияет. Мне очень нравится город и люди, которые ходят по его улицам.

– А как же погода?

– Так я же все время провожу в театре, а в Михайловском очень тепло – и в прямом, и в переносном смысле. Ну а если вдруг замерзну – тогда как раз можно на пару дней слетать в Мадрид.

Софья Дымова, «Фонтанка.ру»

Фото: Пресс-служба Михайловского театра/Стас Левшин, Николай Круссер, Michael Slobodian

http://www.fontanka.ru/2010/11/09/143/