- Олег, мы с тобой вместе учились в институте на одном курсе, давай не только между собой, но и в интервью на «ты».
- Конечно, тем более что церковные люди всегда общаются друг с другом на «ты».
- В этом году исполняется 14 лет, как мы окончили институт. Что за это время с тобой произошло такого важного, что серьезно повлияло на твою жизнь?
- Было очень много событий, и даже очень много, если говорить о работе, творчестве, о жизни. И ты в принципе в курсе всех очень серьезных моментов, да и отец А. сам во многом виноват, поскольку в то время многих знакомых театралов потихоньку привел в Лавру (тогда еще Академию). Конечно, самое важное событие, которое произошло после окончания института, а произошло оно в 1994 году, это воцерковление. Я не знаю, как рассказывать об этом подробно, поскольку даже для церковного издания говорить об этом достаточно сложно. Что касается духовного опыта, я вообще стараюсь не раскрывать, кроме уж очень необходимых моментов. Если говорить о профессии или карьере? Если говорить о профессии или карьере, употреблю это слово в практическом смысле, то было очень много событий, в том числе совершенно неожиданных. Мои первые появления на телевидении были во многом чудесны. Они не были связаны ни с финансовыми затратами, ни с какими-то корпоративными интересами. Эти фильмы сделали меня достаточно известным, произошел момент рекламы своего рода, но для меня это была исключительно творческая работа. В то время петербургское телевидение транслировалось на всю страну – вся страна и узнала. Это дало мне возможность в дальнейшем вести самостоятельную концертную деятельность. Произошло то самое, о чем нас предупреждали в институте, что талант, образование - это одна часть составляющей успеха, но еще одна не менее важная – успешный случай. У меня это случилось, и я отношу это к Воле Божьей, к необходимой судьбе. И я благодарю Бога и стараюсь тихонечко это чудо оправдывать и воспринимаю свою работу как поприще, которое необходимо пройти, сколько будет угодно Богу.
- Мне известно, что ты регулярно ходишь в Храм, исповедаешься и причащаешься. Расскажи, как ты пришел к вере?
- Поступив в институт, я был совершенно не церковным человеком (мама на Пасху красила яйца и пекла куличи) и, как многие молодые люди в те годы, не имеющим никакого представления об этом. В институте для меня открылся совершенно удивительный мир, мы всерьез начали изучать литературу, историю искусств, целый семестр работали над «Евгением Онегиным». И, поскольку вся наша европейская культура – это культура христианская, то все это в сердце начало очень сильно прививаться, и я очень благодарен педагогам и институту, прежде всего за воспитание личности. Так вот, в 1988 году пришла в голову совершенно безосновательная мысль: «Мне 20 лет, а я еще некрещеный!». Подговорив двух однокурсников, мы пошли в Преображенский Собор и покрестились. При этом я до земли кланяюсь тому батюшке, который нас крестил, я не знаю его имени. Перед таинством он сказал несколько слов, самых общих, которые тогда можно было сказать, и я понял, что этот шаг подразумевает под собой серьезную ответственность, хотя о такой ответственности и не размышлял. Потом, меньше чем через год, приятель предложил определенным образом подзаработать денег – прийти в Храм и петь на клиросе. В Храм мы пришли, нас чудно приняли замечательные люди. И какое-то время мы пели, не соображая ничего, не зная ни службы, ни славянского языка. И, поскольку существовал испытательный срок, а учеба в институте была с утра и до поздней ночи, денег за пение мы, по счастью, так и не получили. Но в то время это было что-то вроде вакцинации. Вспомнил я об этом через 7 лет, когда Господь подарил чудо - петь всю Светлую Седмицу в Святогорском монастыре, в братском хоре. И сколько бы я раз ни приезжал туда, это чудо повторялось, с братией возникла очень серьезная, крепкая дружба, и я им за это очень низко кланяюсь. Продолжалось бы сейчас, но я очень редко попадаю в Святогорский монастырь и уже даже начинаю тосковать. Так вот, от крещения до воцерковления прошло 6 лет. Это был очень необходимый период. Довелось очень много узнать, пожить за границей, познакомиться с дивными людьми и милостью Божией попасть к духовному отцу, к которому Господь привел. И считаю эти годы совершенно необходимым периодом подготовки к этой встрече.
- Я слышала, что однажды, в самом начале, тебя как-то выставили из Церкви во время службы. Расскажи, пожалуйста.
- Это не совсем так. Конечно, в начале я делал много глупостей. И хорошо сказать об этом публично. Как-то посреди службы я зашел в Храм и стоял с поднятыми руками, а на плече висела гитара. Ко мне очень решительно подошел человек и сказал, что сейчас выкинет их Храма. Я на него внутренне рассердился, но (в то время я был чем-то лучше, чем сейчас) я не стал с ним спорить, извинился, хотя не чувствовал себя виноватым, и, Слава Богу, мы разошлись, и это ни чем не кончилось. После я уже в Храм с гитарой не приходил.
- Олег, ты сейчас довольно известный человек, не вредит ли известность и успехи на концертах твоей духовной жизни?
- От тщеславия не свободен ни один человек. И для души артиста есть особые опасности, поскольку успех и признание составляют необходимое условие реализации артиста, да и не только артиста, а всех творческих людей. Но, в конечном итоге, каждый получает, что хочет. Если человек начинает впадать в желание поклонения, это становится опасным. А если человек испытывает счастье от любви человеческой, оттого, что он делает, это мне кажется не только не вредно, это помогает жить. Только нужно очень четко определять эту границу. И, конечно, помнить о том, что все благое, хорошее в нас по воле Божией и все только от Бога. И он не только нам жить помогает, а все в его руках.
- В твоем репертуаре можно встретить произведения и глубокие по содержанию, тяготеющие к духовной поэзии, например песни иеромонаха Романа и в тоже время эстрадные произведения, в которых больше важна форма, нежели содержание (Вертинский). Все-таки что на первом месте: форма или содержание?
- На самом деле примиряет-то все форма. Да, далеко не все то, что я исполняю, имеет отношение к Православию в прямую, но так или иначе любая моя песня обращена к возвышенному и, скорее всего, этот критерий я поставил бы первым. Песни отца Романа я исполняю редко, только Великим постом, потому что для них необходимо внутреннее сосредоточение. Что касается Вертинского, я пою только то, что соответствует моему взгляду на мир и по счастью это очень обширный репертуар, его хватает на целый концерт. Но примерно около трети я никогда исполнять не буду. Думаю, что Вертинский и сам мало исполнял те песни, которые окрашены юношеской безответственностью и обидой на жизнь.
Если говорить о романсе – это поразительный жанр, как и человеческая душа. Он по природе своей возвышен и, если соблюдать идеальную меру романса, он будет всегда звучать возвышенно и почти молитвенно. Романс «Гори, гори моя звезда» - это однозначно молитва, прямые упоминания добродетелей христианских: Веры, Надежды, Любви. В оригинале, в самом начале:
«Звезда надежды благодатная,
Звезда любви последних дней…» - идет прямая декларация христианского отношения к жизни. И финал:
«Лучей твоих небесной силою
Вся жизнь моя озарена.
Умру ли я, ты над могилою
Гори, сияй моя звезда».
Это обращение в вере в полной мере. И если знать историю создателя романса - Булахова – он был очень болезненным человеком, последняя часть его жизни проходила в инвалидности, то понятно, почему это так звучит. Так же и у Лермонтова «Звезда с звездою говорит», для поэта и его современников это наполнено совсем другим смыслом, чем для нас сейчас. Поэтому романс - это очень высокая область искусства.
- В каком городе тебе легче поется?
- Без разницы. Конечно, население городов разное, но в русских людях, так или иначе, очень много общего. Разница только в темпераменте восприятия. Это существенная вещь, но для внешней успешности концерта, а внутренне человек везде ищет и ждет чистоты, правды, милости и у нас и за границей.
- В речи Андрея Тарковского, которую он произнес в Лондоне, в Сент-Джеймском Соборе в 1984 году и которая напечатана в нашем журнале, есть такие слова: «Художник стал относиться к таланту, который ему дан, как к своей собственности. А отсюда появилось право считать, что талант ни к чему не обязывает. Этим объясняется та бездуховность, которая царит в современном искусстве».
- В Священном Писании, среди предостережений людей об отступлении от Бога есть такое: «Дам юношей в руководители им». На самом деле страшная вещь, посмотри, что происходит – властители умов, по крайней мере, творческих, это уже фактически дети, даже не юноши. Все эти «Фабрики», вся прочая жуть, не в плане людей, а в плане идеи. Юному человеку свойственна безответственность, хотя душа у него чище, чем у взрослого, но уж об ответственности он имеет самое общее представление и иногда превратное. А если он еще начинает учить.… К чему это приведет? Можно открыть писание и посмотреть.
- Скажи, ведь вера в Бога, она направляет и не позволяет отступать…
- О, если бы это было так, то это было бы чудо большое. Если совесть осуждает, значит, этого нельзя делать. Есть такая притча, хотя это было, скорее всего, событие. В поезде, в купе, ехали священник и купец. Купец закурил, священник сделал ему замечание, поскольку к священству в то время почтение еще было. Купец спросил: «Батюшка, а почему нельзя курить?» «А Вы попробуйте перед курением прочесть молитву Господню и после этого закурить» «Нет, не получится» «Но ведь перед каждым делом Вы можете помолиться «Отче наш…», а если не можете, то, как же можно делать?»
Ты говоришь: «Вера не позволяет свернуть…». Да, вера обязывает. Приходится делать вещи не совсем однозначные с точки зрения духовной доминанты. И тогда эти обязанности становятся кроваво тяжелыми, т.е. тебе нужно самого себя принести в жертву вере, а это очень тяжелое испытание. И по счастью Господь милостив, и такое бывает редко. Каждому из нас нужно учиться смирению, не только когда ты беспомощен что-либо сделать, там иногда смириться легче, а смиряться и когда можешь сделать многое. Вообще православному невозможно быть без духовного отца. И где тебе трудно что-то самому решить - нужно прибегать к помощи духовника, чтобы через него узнать волю Божию. Единственное, выполнять это потом не просто. Какие-то вещи можно делать ради милости, любви и ради Славы Божией, а какие-то делать совсем нельзя. Нужно идти путем каких-то самоотречений и подвигов во имя Божие. Вообще церковным людям, на каком бы месте они ни находились, и на сцене в том числе, всегда не просто. А есть люди, которым необходимо там находиться, у которых явно выраженный мощный талант, дар к этому. И вот, на каком бы месте человек ни находился, он должен свидетельствовать о Боге и своей вере. И так на сцене творится что-то страшное – шабаш (прости за слово), но совершенно что-то страшное. И вот если мы уйдем вдруг все со сцены, что же тогда останется? Ведь общество не перестанет ходить в театр, не перестанет посещать концерты и смотреть телевизор. Неужели необходимо все отдать в руки людей, противных нам по духу? Мне кажется, что это в каком-то смысле даже грешно. Единственное – ответственность колоссальная! И всякий ведущий, всякий учительствующий ответственнее, чем каждый идущий за ним.
- А у тебя был кризис в творчестве?
- Пока нет, но он потихоньку подходит сейчас. Кризис выступленческой работы. Очень много гастролей, много концертов, и как-то становится от этого иногда очень тягостно. Я, правда, не выхожу исполнять произведения, а выхожу беседовать посредством тех песен, которыми я говорю. И я вдруг затосковал по крупной форме. Это может и искушение, возвращение к театру в каком-то смысле. Пусть даже это музыка, пусть даже какие-то позиции определенные есть.… Не знаю. Тем, что я делаю в плане содержания, я очень доволен, а вот формальное развитие меня беспокоит.
- Олег, почему ты поешь?
- Пою потому, что не могу не петь. В этом моей заслуги нет. Это просто определенным образом очень требующий в себе выхода дар. Это именно дар, это абсолютно четко мне понятно – дар Божий. То, что я делаю на сцене - это действительно беседа с людьми, это необходимый запрос к залу и необходимый мне ответ. Всякое представленческое искусство существует ради разумного, доброго, вечного, т.е. прославления Божия. А если искусство отвергает эти принципы, оно становится безнравственным. В наше время, к сожалению, искусство все больше скатывается к развлекательному жанру, т.е. человек насытил чрево, а потом насыщает то, что у него еще осталось от души. Но если искусство свидетельствует о красоте, истине и вечности, то оно свидетельствует о славе Божией, оно свидетельствует о том, к какому высокому и красивому существованию человек призван, и тогда это становится делом Божьим.
- Ты дважды был на Афоне, много ездишь по монастырям. Есть ли такое место на земле, куда бы тебе всегда хотелось вернуться и где твоей душе тихо, спокойно и светло?
- Да, конечно, это дом, это Петербург, это Лавра. Я очень люблю свой город и считаю его сосредоточением духовной жизни. Здесь есть такое важное качество, как смирение. Город, который физически выстроен, как столица, очень серьезно попираем последнее столетие и, кстати, в последнее время едва ли не больше, чем 20 лет назад. В его физическом величии есть требование великой жизни, в этих фантастических, колоссальных Храмах, в этих прекрасных дворцах, а это постоянно отнимается и в результате город воспринимает это все как смирение.
Что касается путешествий, на Святой Горе я увидел, насколько монашеский путь тяжелый и по настоящему кровавый, и насколько он прекрасный. Хотя видел это и на русской земле. И мои путешествия показали, что, сколько будет продолжаться в мире монашеский подвиг, столько и будет существовать этот мир, но с последним монашествующим миру будет вынесен приговор. Без монастырей и монашеской молитвы мир существовать не может. Хотя Господь в любой момент волен исправить мир опять, если этому миру нужно еще стоять. Очень хочется, чтобы было нужно. Так хочется, чтобы детки и их детки порадовались жизни и к Богу пришли. Жизнь прекрасна!