Мы знаем не так уж мало о «чудном мгновенье» любви Пушкина и Анны Керн, знаем по пись-мам, дневникам, воспоминаниям.
Евгений Баратынский ничего не рассказал о юношеской влюбленности в свою кузину Вареньку Кучину. И вместе с тем не о ней ли он сказал так много своим стихотворным «Разуверением»:
Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей:
Разочарованному чужды
Все обольщенья прежних дней!
Уж я не верю увереньям,
Уж я не верую в любовь
И не могу предаться вновь
Раз изменившим сновиденьям!
Михаил Глинка написал на эти стихи романс в 1825 году (с «Разуверения» началась известность Глинки). Это был любимый романс многих замечательных певцов и певиц, в том числе и Надеж-ды Обуховой.
В 1925 году Баратынский был уже признанным поэтом. (Пушкин говорил о нем: «Он у нас ори-гинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему…»
«Разуверение» увидело свет в 1821 году и, значит, сочинено еще раньше, двадцатилетним юношей. Откуда ж такая глубина умудренного горького разочарования, такая простота и чекан-ность строк, даже не строк, а лирических афоризмов, как будто изреченных в назидание влюб-ленным романтикам на все времена? Откуда в совсем юном сердце такая печаль и мудрость? И кто виновница «Разуверения»?
С детства замечали в Баратынском замкнутость и нелюдимость. А между тем детство его было безоблачным и счастливым. Потомок древнего дворянского рода, сын генерала, он рос в благо-словенном поместье Мара Тамбовской губернии, «в сладостной тени дубрав», «у нескудеющих ручьев». Так откуда же это пришло: «Все мнится, счастлив я ошибкой, и не к лицу веселье мне»?
Как Гамлета, поэта печалило общее неустройство мира. А раз мир так плох – нет поводов для веселья. Двадцатипятилетний Баратынский пишет своему другу: «Во мне веселость – усилие гордого ума, а не дитя сердца».
Казалось, происхождение предопределило его путь : в отрочестве он был зачислен в Пажеский Его Императорского Величества корпус. А дальше – гвардия, самая завидная военная или государственная карьера. Но двенадцатилетний паж Баратынский пишет матери: «Я думал, что с товарищами мне будет весело; но нет, всякий играет с другим, как с игрушкой, без дружбы, безо всего!.. Я думал, уезжая, что мне будет гораздо веселее с мальчиками моих лет, чем с маменькой, потому что она уже большая; но, увы, я очень ошибся! Я думал найти дружбу, а нашел лишь холодную притворную учтивость, расчетливую дружбу».
Юный паж вовсе не был маменькиным сынком. Но столь раннее постижение людских пороков заставило его предпочесть людям книги. Вскоре он полностью охладеет к занятиям. Новая страсть захватит его – поэзия.
В Царскосельском лицее тогда учились Пушкин, Дельвиг, Кюхельбекер, соревнуясь друг с дру-гом в стихосложении. Пажеский корпус мало походил на лицей: Баратынскому приходилось пи-сать украдкой, пряча исписанные листки от дежурных офицеров и соглядатаев-сотоварищей.
Пажеский корпус опостылел Баратынскому. Он умоляет мать отдать его в морскую службу. Его тоска, метания непонятны взрослым, и он, отчаявшись, принимается совершать дерзкие поступки. Составляет «общество мстителей начальству», доверяется товарищам, о которых недавно писал матери столь безотрадно, и становится игрушкой в их руках.
Весной 1916 года родные Баратынского с ужасом узнали, что Евгений исключен из Пажеского корпуса по личному повелению царя за участие…в краже. Исключен без права поступления на государственную службу (разве только рядовым в армию). Это было невероятно, но это было так: Баратынского втянули в проступок, нелепый и бессмысленный: украденные деньги пажи тут же, как сказано в обвинительном рапорте, «прокатали и пролакомили». Последствия всего этого были катастрофическими для карьеры Баратынского, но прежде всего для его нравственного, духовного мира. Он тяжко пережил внутреннюю драму, ужаснулся содеянному, был близок к самоубийству, жаждал очищения и прощения и надолго скрылся в родные места, туда, где прошло его детство.
Только в 1918 году вернулся он в Петербург, чтобы начать службу рядовым в одном из петер-бургских полков.
В Петербурге найдет он новых друзей: сначала Дельвига, а потом Пушкина и Кюхельбекера. Словно бы с опозданием он войдет в лицейский круг. Дружба с замечательными русскими поэта-ми, собственные творческие опыты будут медленно возвращать Баратынскому самоуважение и врачевать его нравственные раны. И когда в январе 1820 года его отправят в полуизгнание в Фин-ляндию, в пехотный Нейшлотский полк, произведя в унтер-офицеры (его-то, бывшего пажа!), он отбудет туда с верой, что отныне страшиться нечего: его муза – с ним.
Вскоре и было написано «Разуверение». Кто же вдохновил поэта на эту элегию? Самое поразительное, что ко времени написания «Разуверения» Евгений Баратынский, видимо, еще не узнал любви-страсти – она застигнет его лишь через несколько лет. Но, возможно, юношеская влюбленность в Вареньку Кучину, робкая и смиренная, влюбленность-дружба послужила толчком для создания «Разуверения» и еще нескольких лирических стихов. Евгений виделся с Варенькой, когда жил в родовом поместье после исключения из Пажеского корпуса, гулял с нею, иногда они вместе обедали. Он упоминал о ней мельком в некоторых своих письмах. Вот и все.
Еще долго будет слышаться эхо «Разуверения» в других стихах поэта. Когда Пушкин прочитал «Признание» Баратынского, он в письме А.Бестужеву 12 января 1824 года заметил: «Признание» - совершенство. После него никогда не стану печатать своих элегий…» Но прочтите внимательно «Признание» - и оно может показаться вам продолжением «Разуверения»:
Притворной нежности не требуй от меня:
Я сердца моего не скрою хлад печальный.
Ты прáва, в нем уж нет прекрасного огня
Моей любви первоначальной
Но, может быть, «Разуверение» было продиктовано не столько разочарованием в любви, сколько разочарованием в самом себе (ведь Баратынский совсем недавно пережил унизительную беду)?
Слепой тоски моей не множь
Не заводи о прежнем слова
И, друг заботливый, больного
В его дремоте не тревожь!
Я сплю, мне сладко усыпленье;
Забудь бывалые мечты:
В душе моей одно волненье,
А не любовь пробудишь ты.
А может, твердя: «Забудь бывалые мечты», поэт хотел обратного? Быть может, повторяя: «Уж я не верю увереньям, уж я не верую в любовь», он выразил еще раз мечту о любви, которая бы вернула его к новой жизни?
Вопросы эти не столь риторические, какими могут показаться с первого взгляда. Академик Б.В. Асафьев писал: «Отрицания… в стихотворении Баратынского, в сущности, скрывают желание: хочу искушений, хочу еще раз предаться сновидениям, хочу верить в любовь». Музыка М.И. Глинки как раз выявила этот второй, сокровенный смысл «Разуверения» Баратынского.
Впоследствии Евгений Баратынский счастливо женился, имел много детей, показал себя рачи-тельным деревенским хозяином. Но в письмах друзьям его молодости нет-нет, а прорывались жалобы, странно напоминавшие «Разуверение», ставшее классикой русского романса.

Мархасев Л.С. Серенада на все времена: Книга о русском романсе и лирической песне:Рассказы, заметки, впечатления. – Л.: Сов. композитор, 1988. -118 с. – С.32-35.