ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ СЕРДЕЦ
Олег Погудин – певец поистине народный давно, но формально даже не “заслуженный”...

Совсем, казалось бы, по Гамлету: “Что он Гекубе? Что ему Гекуба?..”. И вроде бы совершенно не ко двору и не ко времени эта вклинившаяся в название, некогда оброненная Томасом Манном крылатая фраза про знаменитого нюрнбергского найденыша Каспара Хаузера, чьей загадочной судьбой и необъяснимым феноменом были потрясены не одни только немцы без малого два столетия тому назад. Недаром именно ему посвятили свои знаменитые фильмы один за другим француз Франсуа Трюффо и немец Вернер Херцог всего лишь какую-нибудь треть века тому. Ведь именно Каспар оказался не затронут влиянием цивилизации, не испорчен здравым смыслом и практицизмом...

А если отбросить историко-культурные несовпадения и вспомнить, что формула Манна сложилась под впечатлением романа Якоба Вассермана “Каспар Хаузер, или Леность сердца”... Припомнив к тому же хрестоматийные пушкинские слова о том, что мы ленивы и нелюбопытны?.. Если попробовать пойти от обратного – отбросив леность, все же полюбопытствовать, – не окажется ли вынесенный в название афоризм заветным ключиком, своего рода путеводным вектором?

В начале минувшего века Владимир Маяковский, помнится, написал: “Улица корчится безъязыкая – ей нечем кричать и разговаривать...”. Точно в наше время глядел. Имея в виду нынешний российский шоу-бизнес, безымянный и безликий, точно слипшийся ландрин.

О захлестнувшей российские (как, впрочем, и европейские) подмостки мутной волне эстрадного шоу-бизнеса не писано лишь ленивым. Эту всю нашу музыкально-сценическую армаду Мценского уезда, когда в последние годы она вознамерилась взяться за эстрадную классику, стоило бы аттестовать со всей решимостью – “Песни, которые лучше вас”. Чего стоит нескрываемо ироничная, вплоть до издевательской трактовка классических песен недавней советской поры в – не к ночи буде помянутом – многосерийном цикле “Старые песни о главном”! Сие столь же бесконечное, сколь и незадачливое шоу сполна развенчивает немудреных интерпретаторов, абсолютно неспособных воплотить в этих шедеврах своего времени – а иначе стоило бы за них браться?! – их простодушие, искренность и душевность. Все то, за что они доныне любимы большинством соотечественников, и не только ими. Да слышали ли когда-нибудь эти старлетки от вокала “Далекого друга” или “Прекрасный май” (на мелодию “Одинокой гармони”) в исполнении Ива Монтана? Есть чему поучиться, кому ученье впрок! Будь наши нынешние эстрадные исполнители элементарно поумней – уж не скажу талантливей! – они б не рисковали соперничать с народной любовью и с исторической памятью. Это всегда чревато проигрышем и... забвением. И забвением отнюдь не самих песен.

Впрочем, в только что впервые вышедшем на русском языке романе Ромена Гари “Европа” тому есть убедительное объяснение. А заодно и указание на всеобщность данного явления. Известный романист и просвещенный европеец русских корней проницательно заметил, что, когда люмпен-буржуазия – не важно чья – дорывается до кормушки, она неизменно низводит высокий романтизм до кича. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

...Нет, данный разговор не растекся. Он лишь намеренно отклонился с тем, чтобы выйти на, не скажу на генеральную линию, но на ведущую трассу.

Отбросим напрашивающееся сравнение нашего героя и российского шоу-бизнеса как поединок Давида и Голиафа. Сравнение это пародировало бы самое себя. По счастью, нашему герою с нашим же шоу-бизнесом нечего ни делать, ни делить.

Но все-таки как, каким образом случилось то, что вот уже добрых десять лет происходит на наших глазах – если, конечно, мы не ленивы и нам не в труд полюбопытствовать? Как удалось молодому человеку из Санкт-Петербурга, уроженцу Красного Села, выпускнику ЛГИТМИКа, коих много, взять в полон сначала шведскую публику (за 12 гастрольных поездок по Швеции!), а затем покорить и российскую?

Сказано ведь недаром, что хмурый скальд улыбнется отнюдь не витринной, мало свойственной ему улыбкой при упоминании имени нашего героя, а если узнает, что вы с ним лично знакомы, то пожмет вам руку. Невероятно, но факт!

А публика российских концертных залов заполняет их, одаривая солиста цветами, письмами и подарками, при этом титуловав исполнителя Серебряным голосом России. И это без какой бы то ни было раскрутки со стороны СМИ, рекламных кампаний, всяких общественно-политических шоу как исходной точки многих нынешних и завтрашних звезд!..

Речь идет об Олеге Погудине, чей феномен заключается и в том, что никакая реклама тут не нужна, ибо народную любовь отвоевывать ему не приходилось. Она сама его нашла, к тому же без проигрыша.

Действительно, 34-летний исполнитель русских романсов не нуждается в паблисити, а просто выходит к публике, потому что она его ждет, и дает интервью, потому как корреспонденты разных зарубежных и отечественных изданий просят его их дать.

И вместе с тем, вместе с тем... Он не скрытен, более того – открыт, но предельно взвешен в своих, как ныне принято говорить, вербальных, несценических проявлениях. И внутренний императив в отношении его к слову как таковому чрезвычайно характерен.

– Я действительно мучительно переживаю, когда сталкиваюсь с какой-то неточностью в изложении фактического материала – словесного ли, словарного или исторического. Поэтому то, что многим кажется неважным или там, не все ли равно, как сказать – так или иначе, – для меня очень важно само по себе. Ведь это как проба. Все, что касается истории человеческой жизни, взаимоотношений между людьми, – все это становится для меня своего рода высшей пробой. И никакому легкомыслию здесь места просто нет. В этом смысле я очень неудобный человек. И мне не дано быть легким в этом плане. При том, что я могу терпеть человеческие слабости. Да, могу быть не... не снисходительным к ним, а точнее, сочувствующим. Причем не к слабостям, а к самому человеку, их носителю. Но вот безответственности я не могу ни принять, ни простить. Действительно, это поразительная и необъяснимая вещь. Ведь я же этого не добиваюсь. Это уж черта характера, свойство натуры.

Совсем недавно моему собеседнику пришлось корректно и вежливо поставить на место молодого интервьюера, взявшегося без злого умысла, но с накатанного кондачка расспрашивать исполнителя: “Вот вы человек правильный...”. Застигнутый врасплох ответным вопросом: “А что такое правильный человек?” – корреспондент стушевался. И тогда Олегу Погудину ничего другого не оставалось, как подсказать вопрошавшему: “Правильный человек – это тот, который живет по правилам...”.

Более того, со мной самим случился казус года три назад. Предваряя выступление Олега Погудина на IV Фестивале архивного кино “Белые Столбы-2000” с показом фильмов “Сентиментальный романс” и “Сентиментальный романс-2000”, я, рассказывая предысторию создания первого из них, допустил, как это нередко случается в устной речи, досадную оплошность, которой сам и не заметил. Забавно, что ошибку эту проморгала одна из центральных газет (давно выходящая без эпитета “Советская”), напечатав слово в слово эту мою преамбулу за подписью своего фестивального обозревателя. А Олег Погудин перед самым выходом на сцену – до того ли ему было! – успел мне тогда же тихонько шепнуть: “Из Крыма в 1920 году уходил все-таки не Колчак, а Врангель...”. При всей деликатности этого замечания я, что говорится, заслужил... К слову сказать, первое впечатление от Олега Погудина на подмостках и в обычной жизни сводилось к небанальному нынче заключению: “В нем есть школа!” Таки действительно есть.

– Я и сейчас могу сказать, что учили нас замечательно. Школа – а я проучился в одной и той же красносельской школе ‹ 270 – была очень хорошая, с учителями самого высокого уровня. Гуманитарная часть была там поставлена очень высоко. Я имею в виду литературу, язык, историю. Подготовка была настолько серьезной, что потом, уже в институте, я позволял себе манкировать лекции по советской истории и философии, сдавая экзамены по ним на “отлично”. И это, разумеется, благодаря школе. Хотя педагоги, снова скажу, и там, и там были очень серьезные, и люди замечательные, и преподаватели отменные. А еще до ЛГИТМИКа, параллельно общеобразовательной школе, я закончил полный курс музыкальной школы, доныне существующей в Красном Селе как вечерняя музыкальная школа, проучившись на... экспериментальном дирижерско-хоровом отделении. Наконец, азы именно певческой школы – и азы достаточно серьезные, весомые – я получил в Детском хоре Ленинградского радио и телевидения под руководством Юрия Славнитского, где сразу же стал солистом. То есть свою профессиональную певческую жизнь я могу – и в принципе должен – отсчитывать от этой точки. Поэтому когда я слышу про “молодого певца” в свой адрес или там, “Вы не так давно еще работаете”, – то должен сказать со всей ответственностью, что работаю на сцене, причем в больших и лучших отечественных залах, работаю... с девятилетнего возраста.

Вынужден все же вступиться за писавших и пишущих про Олега Погудина и возразить собеседнику, что и нынешний его возраст молодости как-то не отменяет. А в творческих кругах понятие это и вовсе либерально донельзя. Зато певческий стаж, укладывающийся ровно в четверть века, это, как ныне принято говорить, внушает, внушает...

Но при всем этом я осмелился в разговоре осторожно намекнуть собеседнику, не имела ли место в таком легком его восхождении на певческой стезе чья-либо протекция. И получил исчерпывающий ответ.

– Отнюдь. Родители мои оба инженеры, учились в МВТУ имени Баумана в Москве. В Питер приехали по распределению. А все мои родственники широко рассыпаны по территории бывшего Союза – на Украине, либо в Орле, либо в Крыму. Но украинских корней во мне почти как бы и нет, разве что самые чуточные. Кроме русских, предки мои еще и белорусы. Оттуда, из Белоруссии, собственно, обе мои бабушки – обе, кстати, учительницы: одна из Полесья, другая – из Гомельской области. Вообще про семейную историю рискуешь говорить долго, но это интересно.

Крестьянские корни во мне едва ли не на сто процентов, с совершенно разных концов Российской империи. Там же прослеживается и влияние православной жизни, церковной.

Существуют разные фамильные легенды – только начать их рассказывать! Скажу лишь об этимологии фамилии. Сама фамилия Погудиных восходит к слову “гудок”. Я всегда считал, что гудок – это дудка. На самом же деле несколько лет назад прочел, что гудок – это народная скрипка, а гудочники, соответственно, люди, которые на этих скрипочках играли. А “погудка”, по Далю, – это еще и песенка!

И так уж исторически сложилось, что в семьях Погудиных, как правило, появляется кто-нибудь вокально одаренный. Мой отец, к примеру, поет – он не выступает профессионально и никогда этим не занимался, – но голос у него красивый, и поет он хорошо. Его двоюродные братья, мои дядья, профессиональные певцы, работающие в основном в областных филармониях. Так или иначе, Погудины всегда были люди поющие, с очень хорошими голосами.

И вот жизнь по-разному и порой столь причудливо поворачивается. Когда я только начинал свою исполнительскую карьеру, мне столько раз доводилось слышать совершенно нелепые вещи: что надо, мол, взять себе какой-нибудь звучный псевдоним. Мне это казалось отчаянной дикостью. И тогда я еще не мог мотивировать мое к этому отношение. А теперь могу. Но сейчас мне, напротив, говорят: “Надо же, это ваша настоящая фамилия, а звучит как псевдоним!..”

Под рассказ Олега о его корнях в силу совершенно непроизвольных ассоциаций вспомнились многочисленные истории о том, как представители новоиспеченной российской формации на протяжении 90-х годов лихорадочно скупали фамильные реликвии русских аристократов, выдавая последних своим гостям за собственных предков. Про обедневшую аристократию “новые русские” вряд ли слышали. Уж не говорю о сокровенном кредо нашей крупной эстрадной дивы: “А я для бедных не пою!”

Здесь, право, стоит вспомнить, что великий Лукино Висконти (равно как и не менее великий Луис Бунюэль) ненавидел буржуазию во всех ее проявлениях и своего презрения к ней не скрывал. Герцог по крови, Висконти был убежден, что любую национальную да и мировую культуру движут два пласта, аристократия и крестьянство. И своего Леопарда из одноименного фильма, князя Фердинандо Салину, он почитал ничуть не меньше, чем Розарию Паронди, итальянскую крестьянку, мать известных ныне всему просвещенному миру братьев Рокко. И в этой системе культурных ценностей буржуазии – настоящей ли, будущей – места, по Висконти, не оставалось. Но это так, к слову... Вернемся же к нашему разговору.

– При всем том, что я солирующий певец, что тембр мой не смешивается в ансамблях и вообще петь со мной в ансамбле сложно, тут, в свою очередь, заступают моменты чисто профессиональные. В ансамблевом пении я должен в чем-то ограничивать свои возможности, гораздо точнее вести фразировку и как бы держать на слуху разные другие тембры участников ансамбля.

В конечном счете благодаря музыкальной школе и Детскому хору я получил – и получил вовремя – некую инъекцию против, иначе не скажешь... наглой агрессивности современной поп-культуры, когда певец на нынешней эстраде абсолютно единоличен. Я – и больше никого и ничего. Единоличен и при этом безответствен...

Не удержусь, чтобы в очередной раз не отдать низкий поклон моим музыкальным и театральным учителям, которые, надеюсь, на всю жизнь застраховали меня от подобной безответственности. Без музыкальной школы и Детского хора, ЛГИТМИКа и БДТ я бы этого не постиг.

Поразительная вещь, но нечто подобное лет за восемьдесят до того писал великий Михаил Бахтин в работе начала 1920-х годов “Смысловое целое героя”: “...Петь голос может только в теплой атмосфере, в атмосфере возможной хоровой поддержки, принципиального звукового неодиночества”. Добавлю уже от себя: эта универсальная максима приложима как к коллективному творческому процессу, о котором говорил Олег, так и к восприятию результатов творчества аудиторией в зрительном зале.

– Более того, эта моя позиция распространяется и на то, что я стремлюсь делать на сцене. Знаете, в этом и заключается мое, скажу без преувеличения, мироощущение, а может, и мое предназначение. И, кстати, сейчас, в самые последние годы, оно лишь укрепилось, упрочилось с угрожающей для меня силой. Это ощущение и состояние, не побоюсь этого слова, хранителя. В каком-то смысле, как те гудочники или калики перехожие, которые ходили с гуслями по городам и весям. И в отсутствие книжности или просто-напросто грамоты переносили с былинами и песнями знания о настоящем и прошлом. О настоящих людях – о живых и предках, – как они жили. Смысл и заключается в том, что они передавали своим потомкам.

Ведь невозможно, просто немыслимо представить, что живущие ныне и будущие поколения могут получать образование и культуру по тому, что им сегодня показывают по телевидению. А, к несчастью, нация образовывается не в последнюю очередь через телевизионные каналы. Через весь этот жуткий трагифарс... Я имею в виду не мое внутреннее отношение к нему и не столько даже критическое даже к нему отношение, сколько то, что я решительно от всего этого отмежевываюсь. Я не первый об этом говорю. Дай Бог, чтобы не я последний пытался этому противостоять.

Этот словесный пассаж Олега, да и подобный поворот в разговоре трудно было счесть банальными. Уже изрядно давно как-то не попадались подобные откровения, да и творения новейших наших кумиров отнюдь не укладываются в формулу “за все в ответе”. Скорее, с точностью до наоборот, подворачивались примеры обратного свойства... Когда центробежная сила движения или внушения, которая должна бы исходить от творца, бездумно подменяется силой центростремительной с ее самолюбованием и эгоцентризмом.

Интересно, эта позиция, а вместе с нею и концепция моего собеседника сложилась в результате его гастрольных поездок по стране, которые не насчитывают и десяти лет в нынешнем их объеме?

– Конечно же, нет. Наверняка все было заложено гораздо раньше, я думаю, еще в детстве, как и у многих нас. Но прорвалось и воплотилось именно теперь. Это как влюбиться и полюбить. Согласитесь, разные ведь вещи. И было не слепое какое-то наваждение. Просто, наверное, может быть, на нынешнем возрастном витке я впервые в таком масштабе увидел нашу нищету, и это при том духовном богатстве, которым мы обладаем! В последних поездках и переездах мне открылась внутренняя суть нашего отечества. Помните, как у Блока: “Россия, нищая Россия, – мне избы серые твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви!” Тогда-то мне открылась вся наша Россия, – помимо Петербурга, который во всех смыслах всегда был и остается русским городом, хотя и в большей степени, нежели другие, был открыт западным ветрам. Россию же во всей ее целостности в масштабах я ощутил только теперь, ощутил физически, буквально нутром – во всех ее пейзажах, в ее земле, в ее поклонных крестах, уже почти полностью уничтоженных ветрами и влагой, но которые стоят там до сих пор. И, Бог даст, будут стоять еще достаточно долго.

Я вспомнил сейчас слова Георгия Николаевича Василевича, директора Пушкиногорского заповедника, когда мы стояли вместе с ним в Михайловском и смотрели в разливе Сороти за озеро Кучане, в сторону Петровского. Он сказал тогда, что исчезают все эти строения деревянные, стираются кладбища с их могилами, не остается ничего, кроме имен человеческих и Слова, которое эти имена закрепило. Кроме вот этой земли – такой, какой она была и при Александре Пушкине. И при Александре Невском. Ведь сам ландшафт, по счастью, не претерпел никаких изменений, остался прежним.

И я помню тогда же свои чувства в Изборске, когда, выйдя на Труворово городище, стоя над громадным обрывом, я вдруг ощутил одновременно и крылья, и корни. И это отнюдь не метафора. У меня было полное ощущение, что я расту вот отсюда, на этом огромном мысу – открытом, кстати, как и Петербург, на Запад. У меня была едва ли не уверенность, что я могу оторваться и взлететь с силой, которую дает мне эта земля, вот здесь и сейчас.

При всем при том, что художественные мои устремления, которых я никогда не скрывал и скрывать не собираюсь, во многом были вектором, направленным все-таки в Европу. Но при этом я никогда всерьез не думал, что найду себе дом где-нибудь помимо Санкт-Петербурга.

Когда-то, лет десять назад, питерский журналист Евгений Шведов в одном из первых печатных откликов на концерты певца метко подметил, что само лицо Олега Погудина, его русость воскрешают в памяти героев Достоевского, любимых персонажей писателя. Если по-над “клейкими листочками” и “русскими мальчиками” удачное сравнение продолжить, то в погудинском облике органично сочетаются и романический лад Мечтателя из петербургских “Белых ночей”, и высокий градус “исповеди горячего сердца” от взыскующей истины братьев Карамазовых. Тот градус, который и позволил Томасу Манну весомо назвать русскую литературу святой.

Подхватывая же зоркое наблюдение Евг. Шведова, в тех же “Братьях Карамазовых” легко отыщешь “адресную” характеристику брата Алеши, которую вправе переадресовать его современному питерскому собрату: “Вот, может быть, единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет ему стоить никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а, может быть, напротив, почтут за удовольствие”.

Эта генетическая связь оказалась счастливо подмеченной историком литературы и культурологом Мариэттой Омаровной Чудаковой, когда на очередных Булгаковских чтениях в грибоедовской усадьбе Хмелита пару лет назад она обмолвилась про некое буквально антропологическое сродство выступавших там Олега Погудина и его аккомпаниатора-гитариста Михаила Радюкевича с духовной традицией отечественной словесности.

Эту связь могли бы подтвердить все, кому довелось слышать концерты Олега Погудина со товарищи в Михайловском, в Ясной Поляне или в Царском Селе, в Муниципальном музее “Анна Ахматова. Серебряный век” или в Государственном музее “Дом друзей Булата Окуджавы” в Переделкине под Москвой, а также в других литературных заповедниках страны.

Эта связь ощутима благодарной публикой Олега Погудина, оценившей певца и его единомышленников по достоинству, по самой высшей шкале оценок – душой и сердцем.

Она сполна могла быть солидарной с той формулировкой, по которой Олегу Погудину в юбилейный пушкинский год была присуждена Царскосельская художественная премия – “за постижение души русского романса”.

Валерий БОСЕНКО––––––––––––––––––

Фрагмент из готовящейся к печати книги “Портрет Олега Погудина”.

© "Литературная газета", 2003

http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg192003/Polosy/art15_1.htm