|
Памяти Новеллы Матвеевой
| |
| Валерия | Дата: Вторник, 06.09.2016, 02:53 | Сообщение # 1 |
|
Группа: Постоянные участники
Сообщений: 611
Статус: Offline
| «Поэты, если они настоящие поэты, — они близки к священникам. Они торопят нас к добру. Помню, у отца на столе, под стеклом, были разные изречения на маленьких листочках, и на одном из них я, тогда ребенок, прочитала слова доктора Гааза: «Спешите делать добро!». Другие изречения не запомнились, а это попало в сердце…»
Новелла Матвеева (из беседы с писателем Дмитрием Шеваровым, «РГ»)
В Подмосковье на 82-м году жизни умерла поэт, бард и литературовед Новелла Матвеева.
«Мы только что получили очень печальное известие — скончалась Новелла Николаевна Матвеева. Это произошло вчера на ее даче недалеко от Химок. Ей был 81 год», — рассказал агентству заместитель главного редактора «Литературной газеты» Леонид Колпаков.
По его словам, в настоящее время дата и место похорон Новеллы Матвеевой не известны.
Новелла Матвеева стала одним из первых бардов, совместивших в 1960-е годы поэзию и ее музыкальное оформление. C 1950 по 1957 год она работала в детском доме Щёлковского района Московской области, в 1962 году окончила Высшие литературные курсы. С 1961 года издала ряд поэтических сборников. В 2002 году стала лауреатом Государственной премии РФ в области литературы и искусства.
«Я знал Новеллу Матвееву с детства, — рассказал порталу Милосердие.ru настоятель храма Св. Татианы при МГУ протоиерей Владимир Вигилянский. — Моя мама училась вместе с ней на Высших литературных курсах, и она не раз бывала у нас дома. Из-за болезни она ходила только пешком. А мы жили на окраине Москвы, и ради дружбы она приходила много раз к нам, ночевала у нас.
Это был удивительно, абсолютно чистый голос ребенка. Именно поэтому он прозвучал так громко тогда, в 1960-е годы. Это — поэтическая редкость. Песни и стихи Новеллы Матвеевой были своеобразными притчами, образами чистой души. Поэтому она, конечно, сыграла большую роль в том разноцветье, которое было тогда на поэтической карте страны.
Жизнь ее была очень трагична. Сейчас, по свежим следам ее кончины, об этой трагичности невозможно говорить. Тем не менее, драматизм жизни перешел и к ее слову. И она, конечно, очень сильно изменилась — к концу прошлого столетия, к началу этого. Отчасти растеряв то, что было достигнуто в 60-е — 70-е годы.
В последние годы нам не удавалось с ней видеться. И я чувствую вину перед ней. Новелла Матвеева всегда жила очень бедно, очень скромно. Мы участвовали в сборе денег для нее, напоминали о ней при присуждении каких-то премий…
Новелла Матвеева — Поэт с большой буквы. Что еще можно сказать?»
Источник Милосердие
Не много ль я хочу, всему давая цену, ...
Сообщение отредактировал Валерия - Вторник, 06.09.2016, 03:05 |
| |
| |
| Елена_Фёдорова | Дата: Вторник, 06.09.2016, 05:41 | Сообщение # 2 |
Группа: Модераторы
Сообщений: 5554
Статус: Offline
| Светлая память...
Первая же услышанная в юности песня Новеллы Матвеевой вызвала светлое удивление, перешедшее вскоре в светлую радость. И все последующие песни воспринимались именно так - со светлым удивлением и светлой радостью. С необычными - необыденными - мелодиями, словами и образами этих песен естественно гармонировали негромкий, но звонкий голос и необычное имя - Новелла. И всё это слилось воедино, образовало в душе островок, который не был на виду, но терпеливо ждал и всегда был готов к тому, что в нём вдруг возникнет необходимость. И по первому молчаливому зову оказывался рядом и снова и снова щедро дарил и светлое удивление, и светлую радость...
|
| |
| |
| Елена_Фёдорова | Дата: Вторник, 06.09.2016, 06:05 | Сообщение # 3 |
|
Группа: Модераторы
Сообщений: 5554
Статус: Offline
| Чистейший образец (Дмитрий Быков)
Опубликовано: 30/07/2013
Матвеева Новелла Николаевна (родилась 7 октября 1934)
Самое чистое вещество искусства, которое мне в жизни случалось видеть, – это песни Новеллы Матвеевой в авторском исполнении, просто так, на концерте или у нее дома, в Москве или на Сходне, за чайным столом или на крыльце. Человек берет семиструнную гитару, начинает играть и петь – и дальше то, о чем точнее всего сказала Эмили Дикинсон: словно откидывается верхушка черепа, и я уже не глазами, но всем разумом вижу звездное небо. Самый прямой репортаж из рая.
Про Матвееву наговорено немало пошлостей, но я нисколько не пытаюсь обидеть или укорить тех, кто все это писал или говорил: человеческих слов не придумано для определения того, что она делает. Как расскажешь? Приходится громоздить штампы про детский голос, про дальние страны, про, Господи Боже мой, романтику, про скудный быт и трудную судьбу с редкими, но разительными, гриновскими чудесами. И я писал про нее почти всегда в этом духе, потому что надо было что-нибудь писать. Хотя вру. Первая моя статья о Матвеевой была резко-ругательная и, может быть, самая адекватная.
В июне 1983 года я купил в «Мелодии» на тогда еще Калининском пластинку «Дорога – мой дом» и сам для себя (какие печатные разборы в пятнадцать лет!) написал довольно-таки разгромную рецензию. Меня дико раздражала эта музыка и эти стихи, это было ни на что не похоже, с этим надо было что-то делать. Я думаю – впрочем, это не я один заметил, – что истинно восторженная реакция на искусство есть реакция чаще всего недоброжелательная. Степень новизны такова, что это не дает жить дальше, беспокоит, как заноза. Так древесина выталкивает топор. Надо как-то приспособиться, тогда уже можешь включить эстетическое чувство. А сначала – «уберите!». Такая реакция, помнится, была у меня сначала на фильмы Германа, в особенности на «Хрусталева»; на Петрушевскую, на «Мастера и Маргариту» в одиннадцать лет, на «Ожог», который и был ожогом. Матвеева меня тоже сильно обожгла, потому что вещество, как было сказано, очень уж чисто. Это было ни на что не похоже и раздражало, и я уже крепко сидел на этом крючке, и со следующей недели начал собирать все матвеевское, что мог достать. Со стихами было проще, они выходили книгами, а с песнями – зарез: даром что первая в России бардовская пластинка (1966) была именно матвеевской, выходили они редко, а концерты случались раз в полгода, если не реже.
Тут вообще интересная особенность – даже математически легко обосновать, что чем уже круг, тем сильнее чувства в этом кругу. Чем меньше народу любят автора, тем интенсивнее фанатеют. Матвеева «попадает» в сравнительно небольшой сегмент аудитории – авторская песня и сама по себе фольклор интеллигенции, а это состояние народа сегодня в далеком прошлом; плюс к тому очень уж это своеобразно, и сложно, при всей внешней простоте, и мелодически изысканно, но это все мимо. Изыскан и Алексей Паперный, тексты первоклассные и у Богушевской (в особенности ранней), высоким голосом при желании может спеть и Сезария Эвора, и не в этом дело. В Матвеевой бросается в глаза – хотя про себя этого не формулируешь, конечно, – сочетание силы и беззащитности. Скажем чуть иначе – тонкости и яркости, ибо яркое обычно аляповато, а у Матвеевой резкие, ослепительные подчас краски сочетаются с особым вниманием к пограничным, тончайшим, едва уловимым состояниям, к завиткам мысли, которые привычно забываешь, не отслеживаешь, к полубессознательным желанием и страхам. У нее много сновидческих пейзажей и сюжетов – именно потому, что во сне с невероятной яркостью, не контролируемой, не пригашаемой сознанием, переживаешь маловероятное и зыбкое, стремительно ускользающее. Матвеева умеет смотреть сны, как никто: из снов выросли ее романы (поныне неизданные, о них ниже), волшебная пьеса «Трактир „Четвереньки“» и готическая, страшноватая повесть «Дама-бродяга», и «Синее море» – знаменитейшая песня – приснилась ей во сне. В русской литературе мало столь опытных, изощренных, внимательных и благодарных сновидцев, и только ли в русской?
И еще одно забавное наблюдение, позволяющее объяснить точный вывод Чупринина из предисловия к матвеевскому «Избранному» 1984 года: узнавание у ЕЕ читателя и этого автора — мгновенное и взаимное. На Матвееву «западают» сразу и навек, пусть даже это западание выражается поначалу в недоумении, а то и неприятии. Так опознают друг друга люди схожего опыта; скажем откровеннее – речь об опыте травли. Я думаю, травят чаще всего не тех, кто смешон, жалок или слаб. Таких-то как раз терпят, хоть и насмехаются; бросают объедки, держат на побегушках, используют для травли тех, кого ненавидят действительно. Объектом же охоты – массовой, упорной, изобретательной – становятся сильные, то есть те, кто потенциально опасен; те, кто безошибочным инстинктом толпы – стада – массы немедленно вычисляется, опознается как чуждый, но при этом потенциально влиятельный. Травимые – чаще всего именно неформальные лидеры, которых можно победить единственным способом: не дать им состояться. Ибо тогда их будет уже не остановить; по крайней мере – не силами этого коллектива.
Я много раз сталкивался с травлей – своей и чужой, – но, слава Богу, никогда не участвовал в ней. Матвеева для этого инстинкта придумала точнейшее словечко «толпозность». Жертвой толпозности была в детстве и юности она, толпа травила всю ее семью – вызывающе неудобную и непривычную для подмосковного Чкаловского: семью, где мать нигде не работает, «поэтесса», а у детей, столь оборванных, что в школу иногда пойти не в чем, – экзотические, праздничные имена: Новелла, Роза-Лиана, Роальд! Впрочем, их не только травили, их и боялись. У матери – кстати, превосходной поэтессы Надежды Матвеевой-Бодрой – была в поселке кличка Колдунья. Могла и порчу наслать. Так они думали. А Новелла Матвеева подростком работала в подсобном хозяйстве детского дома. «Я была пастушкой», – с усмешкой рассказывает она; и слово «пастораль» в ее лирике всегда маркировано иронией. «Сценками из моей пасторальной жизни – долины взгляда». Почитайте в «Пастушеском дневнике» ее стихи и записи тех лет: это пишет голодный и холодный послевоенный подросток, самоучка с сугубо книжным образованием, но какие краски, Бог мой, какое богатство, какая тонкая, учтивая ирония, какие наблюдения над окружающими! Тогда же и «Рембрандт» написан, которого до сих пор на филфаках цитируют как образец парономасии: «Пылится палитра. Паук на рембрандтовской раме в кругу паутины распластан. На кладбище нищих, в старинном седом Амстердаме лежит император контрастов»… Какая силища нужна была, чтобы так это все пережить и перевоплотить! Какая непробиваемая самозащита – так сочинять, когда ботинки твои просят каши, руки твои трескаются, коровы тебя не слушаются и все на тебя орут!
Кстати, ведь и «Рембрандт» об этом – о сочетании хрупкости и мощи. Матвеева не любит слова «сентиментальность», но бывает сентиментальна, напоминая при этом, что сантимент предполагает внутреннюю силу, расчетливую мощь удара по читательским нервным клеткам. Такова Петрушевская, про которую Буйда однажды сказал, что она чувствительна и жестока, как иная белокурая бестия. Такова Муратова в «Мелодии для шарманки». Случилось чудо – Матвееву не затравили, не задушили, каковая участь стопроцентно бы ей светила, не грянь в России оттепель. Но она грянула, и Матвеева в нее поверила, отправила стихи в «Комсомолку», а в «Комсомолке» решили, что это либо розыгрыш, либо сенсация. На Чкаловскую отправили Марка Соболя и еще двух литконсультантов, обнаруживших в крошечной выстывшей каморке бледную и испуганную восемнадцатилетнюю девушку, написавшую к тому времени больше двадцати песен и около сотни стихов, плюс несколько выдуманных, но так и не записанных авантюрных романов, которые она рассказывала по вечерам младшему брату и его приятелям. Для них же была сочинена песня «Отчаянная Мэри», чтобы они не пели всякую бандитскую дрянь, а что-нибудь благородно-пиратское. Вероятно, это была первая авторская песня в России со времен Великой Отечественной. «Как дик в пустой пещере бывает ветра свист! Отчаянную Мэри любил контрабандист. Взойдя к ее жилищу, он Мэри предлагал когтистую лапищу и счастья идеал, – когтистую лапищу, чужих вещей на тыщу, дублонов тыщу и один некраденый коралл»…
Дальше была слава, очерк в главной молодежной газете, две огромные подборки, книга, восторг Маршака и Чуковского, Высшие литературные курсы, переезд в Москву, замужество, концерты, диск – и раз уж ее действительно не получилось затравить, именно она дала другим, оказавшимся в сходной ситуации всеобщего дружного улюлюканья, несколько идеально сильных средств сопротивления. А также несколько прицельно точных формул, клеймящих самые отвратительные черты человеческой природы. Это она припечатала: «Эстет и варвар вечно заодно, лакею вечно снится чин вельможи. Ведь пить из дамской туфельки вино и лаптем щи хлебать – одно и то же». Это она сказала: «Не поминай Дюма, узнав авантюриста. Увы, сей рыцарь пал до низменных страстей и ужас как далек от царственного свиста над океанами терзаемых снастей. Уж не фехтует он, верхом в ночи не скачет, не шутит под огнем на голову свою – но трусит, мелко мстит, от ненависти – плачет… По трупам ходит ли? О да, но не в бою. Неведомы ему и той морали крохи, что знали храбрецы напудренной эпохи. Он даже дерзостью их вольной пренебрег – и наглостью берет, нарочно спутав слово. Ах, добродетели падение – не ново: новее наблюдать, как низко пал порок».
Эти стихи так энергичны, что я много раз спасался ими от приступов слабости или головокружения, от мнительности или усталости: начнешь читать про себя – и мир становится на место. Эту особенность своей лирики она и сама подчеркнула однажды – может, ей потому так дорог четкий порядок вещей, слов, ценностей, что она с детства страдала от болезни Меньера, мучавшей также и Шаламова (это их сблизило, они дружили). «Транспортная болезнь», из-за которой Матвеева – вечно мечтавшая о странствиях и писавшая о бродягах — не переносит никакого транспорта, кроме поезда, и то в малых дозах, болезнь, лишившая ее возможности увидеть море, о котором она написала больше и лучше всех русских поэтов, заставила ее выше всего ценить надежность опоры, четкость ритма, стройность и рациональность мировоззрения. Это не мешает сновидческой, зыбкой, иррациональной лирике – как скелет не мешает мышцам; но скелет необходим. И об этом – «Шпалы»: «За осинами сыро, овражно, тени ночи болезненно-впалы… Только там хорошо и не страшно, где высоко проложены шпалы. Где сугроб залежался апрельский, от молчанья лесов одичалый, есть железная логика — рельсы. Есть надежная истина – шпалы».
Но в этих же «Шпалах», подчеркнуто рациональных, вдруг блеснет строка, полная тоски огромных пространств, красок пустыни, небывало ярких и чистых: «На далекой черте горизонта, на пустынном прилавке заката, где вечернее свежее золото израсходовалось куда-то»… И сразу тебе – вечерний, дымчатый, красно-лиловый, полный тайн восточный базар, первые звезды на синем Востоке, последние угли на Западе; сказка, чуть ли не штамп – но данная с той пристальностью, с той прорисовкой мельчайших штрихов, что достоверность, сновидческая, более реальная, чем реальность, – несомненна.
Больше всего люблю у нее эти ослепительные, живые картины, взявшиеся ниоткуда, вставшие посреди страницы, как мираж посреди пустыни: «Глухой зимы коснеющий триумф», или «Мимозы вырастают из песка», или «Песнь о летучем голландце» – не та, понятная, просто грустная («Свет маяка в необозримой ночи»), а таинственная, истинно жуткая: «В прибрежных лесах и полях, в густеющих сумерках летних лежит деревушка — в последних смеркающихся огнях…» И сразу ясно поэтому зачину, что будет таинственно и страшно. И разрешится почти грозной констатацией собственной силы: «Нет! Судно не ветер принес, а самое судно давно несло в себе ветер да бурю. Недаром лишь брови нахмурю – и в море возникнет оно». А другие, с этой детской слезной интонацией? «О, как далеко вы теперь, мои аисты, скоро ли увижу вас, аисты белые, – снег за камыши, камыши зацепляется, на лету слипается в области целые»…
Я читывал, может быть, поэтов сильней, чем Матвеева, но не видывал более чистого случая гениальности. Ни один другой текст не внушал мне такого сильного желания жить, слышать и видеть и писать что-то самому; никакие другие стихи или песни не свидетельствовали так ясно и непреложно о божественной сущности искусства. Особенно, конечно, когда сам слышишь этот беспомощный, чистый, никогда не фальшивящий голос: в ее музыке, многообразной и мгновенно запоминающейся, всегда каким-то труднообъяснимым образом дан пейзаж. Тут уж, наверное, один Владимир Фрумкин разберется – единственный музыковед-теоретик бардовской песни. Почему «Звездный лис» сразу вызывает картину ночного моря – потому ли, что мелодия упрямо повторяется, как волна бьется в берег, потому ли, что гитара воет, подражая ветру? Почему один только вступительный проигрыш «Бездомного домового», шаткий, как походка подгулявшего моряка, немедленно заставляет вообразить вьюжное море? «Перевернутый бочонок, на бочонке первый снег, куда-то влево уплывают острова» — словно протерли квадрат в пыльном стекле, и сквозь него хлынули краски, каких тыщу лет здесь никто не видел. Никогда не смогу понять, почему после первого живого концерта Матвеевой, на который я попал, – как сейчас помню, 16 ноября 1984 года, Театр эстрады – я проревел всю ночь: что она там такого пела особенного? Ну, «Братья капитаны», ну, «Океан-океан», «Табор», «С гор ветерок», на пластинках, кажется, не выходивший, и «Баркаролу», на превосходные стихи Ивана Киуру, мужа, друга, поэта сильного и недооцененного. Часть этих вещей я знал, часть слышал впервые, а ревел, наверное, не от самих этих песен, а от жизни, которая после них казалась особенно плоской, настолько они были лучше. Я работал тогда в детской редакции радиовещания, в «Ровесниках», и воспользовался случаем – позвал Матвееву и Киуру к нам выступать. С тех пор, со своих шестнадцати, я стал к ней вхож на правах ученика. Вокруг Матвеевой и ее мужа всегда крутилось некоторое количество детей и подростков, дачных ли соседей, восхищенных ли школьников, – часть потом отсеивалась, а часть оставалась, и я остался. Иногда, страшно сказать, я пользовался этим знакомством совершенно хищнически: «Новелла Николаевна, простите, Бога ради, завтра экзамен по зарубежке, а я не читал то-то». В ее пересказах я узнал большую часть прозы Диккенса и всего Честертона, и когда потом читал это сам – понимал, насколько ярче и фантастичней она рассказывала. Прогулок по сходненским местам, где они жили летом, тоже было много – Иван Семенович знал множество необычных вещей о лекарственных травах, цветах, зверях, о Финляндии, родной Карелии, Сибири, об Уитмене и Фросте (он закончил в Литинституте переводческий факультет), гулять с ним было счастье. Семнадцать лет, как его нет, а я помню все его рассказы, и живо помню странное впечатление от его похорон: его брат, младше на два года, стоял над гробом и выглядел стариком, а Киуру, пятидесятивосьмилетний, сильно исхудавший (он погиб от запущенной язвы), выглядел после смерти почти юношей, да и при жизни нельзя было дать ему его лет. Занятия поэзий странным образом убивают возраст, не идут в зачет. У Новеллы Николаевны есть об этом: «Рай, верно, прохладен, ад – душен… А строчки – подобье отдушин, но жизнь утекает сквозь них».
Матвеева и сама человек без возраста, и странно думать, что вот – у нее юбилей. Еще странней думать, что, скажем, «Караван» написан в 1961 году, значит, когда-то его не было. И уж вовсе невозможно представить, что «Кораблик» написан вместо подготовки к экзамену по диамату: «Чтобы написать песню, нужно беззаботное мечтательное настроение. Именно такое, как было у меня перед этим экзаменом. Я стала к нему готовиться и увидела, что НЕ ПОЙМУ ЭТОГО НИКОГДА! И эта мысль почему-то вызвала такое облегчение, что я немедленно – слова и музыку одновременно, хотя обычно музыка приходит сначала, – написала „Жил кораблик, веселый и стройный“. А над столом у меня, как грозное напоминание, висела строчка из Катулла: „Лень твоя, Катулл, для тебя погибель“».
Все это настолько не отсюда, настолько несовместимо с диаматом, датами и конкретными обстоятельствами жизни, что стоит ли касаться этих обстоятельств? Разве чтобы подчеркнуть контраст. Сама Матвеева гениально научилась обороняться от многого, что понапрасну мучает человека и мешает сочинять. Помню, как уходил в армию, как мне очень сильно туда не хотелось, как накануне призыва я сидел на Сходне и Н.Н. как бы между прочим сказала мне: будет трудно – или надо будет ввести себя в градус бешенства – повторяйте: «Вот тебе, гадина, вот тебе, гадюка, вот тебе за Гайдна, вот тебе за Глюка». Это из ее пьесы «Предсказание Эгля», и это работает. Буддисты назвали бы это передачей мантры.
Новелла Матвеева живет сейчас почти отшельнически, никак не отмечает юбилей, отказывается от концертов, редко печатается (хотя по-прежнему много и прекрасно пишет), редко записывает диски (хотя по-прежнему может петь – с голосом ничего не делается), редко дает интервью. Но именно она сказала самые точные слова о нынешних временах – слова, непривычно жесткие даже для ее боевитой полемической лирики: «И что ни день, нас требует к ноге не то элита, а не то малина, не то разговорившаяся глина, не то иная вещь на букву г»… Впрочем, не она ли раньше – в замечательных «Хиппиотах» – провозгласила: «Цель нашу нельзя обозначить. Цель наша – концы отдавать». Чего же еще?
Новелла Матвеева сделала максимум того, на что способен поэт и что от него требуется: в небесных своих песнях и лучших стихах создала образ рая, с красками яркими и мягкими, как английское Рождество; и научила нескольким простым и эффективным заклятиям против всякой нечисти, пытающейся этот рай заслонить.
Допускаю, что есть поэты лучше, и убежден, что есть поэты крупней, но с такой силой понимания, узнавания и восхищения не буду любить никого.
2010
http://omiliya.org/article/chisteishii-obrazets-dmitrii-bykov
|
| |
| |
| Елена_Фёдорова | Дата: Вторник, 06.09.2016, 06:09 | Сообщение # 4 |
|
Группа: Модераторы
Сообщений: 5554
Статус: Offline
|
Она была одним из первых поэтов-бардов, клавших свои стихи на музыку и исполнявших их под гитару.
Родилась 7 октября 1934 года в Царском Селе (ныне – город Пушкин) Ленинградской области. Отец – Матвеев-Бодрый Николай Николаевич, был историком-краеведом Дальнего Востока, действительным членом Всесоюзного географического общества. Мать – Матвеева-Орленева Надежда Тимофеевна, преподавала литературу и писала стихи.. Супруг – Киуру Иван Семенович (1934-1992), поэт.
С 1950 по 1957 год Новелла Матвеева работала в детском доме в Щелковском районе Московской области.
Писать она стала под влиянием матери. Надежда Тимофеевна была личностью незаурядной во многих отношениях, человеком большой культуры и большого артистизма. Она очень любила поэзию, прекрасно читала стихи. Именно из ее уст, в ее удивительной декламации впервые Новелла услышала стихи Пушкина. В доме Матвеевых не всегда было радио, тем не менее, благодаря матери, музыка звучала постоянно. У нее был романсовый звонкий голос. Она пела цыганские, русские и итальянские песни.
Вообще Новелла Матвеева происходит из знаменитой литературной семьи русского Дальнего Востока: ее дед Николай Петрович Матвеев-Амурский, был поэтом и автором первой "Истории города Владивостока". Ее мать, младший брат Роальд Николаевич, ее дядя Венедикт Николаевич, супруг – тоже поэты...
Свои первые стихотворения Новелла Матвеева сочинила еще ребенком, во время войны. Это было в Монинском госпитале, где она лечилась от острого авитаминоза, подействовавшего ей на глаза. Она показала стихи отцу, который работал там же, в госпитале, политруком. В детстве же пыталась сочинять музыку на свои стихи, а также на стихи А.Гладкова, В.Агнивцева, У.Шекспира, М Лермонтова, А.Фета...
Первой ее публикацией в 1957 году стала пародия на песенку "Пять минут" из кинофильма "Карнавальная ночь". Вскоре последовали публикации стихов в газете "Советская Чукотка" (1958) и журнале "Енисей". С 1959 года ее стихи стали регулярно печататься в центральных газетах и журналах. В продвижении первых больших подборок стихов Новелле Матвеевой помогли поэты Игорь Грудев и Давид Кугультинов, а также работники ЦК комсомола Виктор Бушин и Лен Карпинский. Далее в судьбе поэтессы принимали участие С.Маршак, К.Чуковский, М.Атабекян, В.Чивилихин, Н.Старшинов, Б.Слуцкий, Ю.Воронов. Корней Иванович, когда ему прочитали "Солнечного зайчика", даже прыгал от радости через стул.
У Новеллы Матвеевой – счастливая творческая судьба. Ее вовремя заметили и сразу полюбили. Девушка из провинции с необычным завораживающим голосом и гитарой в руках завоевала в начале 1960-х годов столицу, а затем и всю страну. Ее песни, зазвучавшие на любительских магнитофонах, довольно быстро воплотились в пластинку "Песни" (М.: Мелодия, 1966). То была первая бардовская пластинка в Советском Союзе, впоследствии неоднократно выпускавшаяся, но так и оставшаяся раритетом.
С 1972 года Новелла Матвеева стала сочинять песни также и на стихи поэта Ивана Киуру. Наиболее известными и популярными песнями Новеллы Матвеевой стали: "Песня погонщика мула" ("Ах, как долго, долго едем..."), "Ветер" ("Какой большой ветер..."), "Водосточные трубы" ("Дождь, дождь вечерний..."), "Девушка из харчевни" ("Любви моей ты боялся зря..."), "Окраина" ("Летняя ночь была..."), "Капитаны без усов" ("Вот передо мною море голубое..."), "Страна Дельфиния" ("Набегают волны синие..."), "Фокусник" ("Ах ты, фокусник..."), "Цыганка" ("Развеселые цыгане по Молдавии гуляли..."), "Шарманщик" ("На землю падал снег...") и др.
В 1962 году Новелла Матвеева окончила Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М.Горького. Она стала профессиональным литератором. В 1961 году ее приняли в Союз писателей СССР.
В поэзии Новеллы Матвеевой преобладает лирико-романтическое начало. Она отражает высокие гуманистические чувства человека, его мечты и фантазии, окружающий его красочный мир природы. Много пишет она и для детей. Кроме того, Новелла Матвеева занимается переводами, пишет пародии и эпиграммы, выступает со статьями по вопросам литературы и искусства.
Всего ее перу принадлежит более 30 книг стихов, прозы и переводов. Среди них: "Лирика" (1961), "Кораблик" (1963), "Душа вещей" (1966), "Солнечный зайчик" (1966), "Ласточкина школа" (1973), "Река" (1978), "Закон песен" (1983), "Страна прибоя" (1983), "Кроличья деревня" (1984), "Избранное" (1986), "Хвала работе" (1987), "Нерасторжимый круг" (1991), "Мелодия для гитары" (1998), "Кассета снов" (1998), "Сонеты" (1998), "Караван" (2000), "Жасмин" (2001).
Как автор-исполнитель Н.Матвеева записала пластинки: "Песни" (Мелодия, 1967), "Стихи и песни" (Мелодия, 1966), "Дорога – мой дом" (Мелодия, 1982), "Музыка света" (в соавторстве с И.Киуру, Мелодия, 1984), "Баллады" (в соавторстве с И.Киуру, Мелодия, 1985), "Мой вороненок" (в соавторстве с И.Киуру, Мелодия, 1986), "Рыжая девочка" (в соавторстве с И.Киуру, Мелодия, 1986) и компакт-диски "Какой большой ветер" (ASP, 1997), "Девушка из харчевни" (ASP, 1997), "Новелла Матвеева" (Moroz Records, 1999), "Лучшие песни" (Московские окна, 2000), "Отчаянная Мэри", "Трактир "Четвереньки".
В 1984 году в Центральном детском театре в Москве была поставлена пьеса Н.Матвеевой "Предсказание Эгля"– свободная фантазия по мотивам А.Грина, содержащая 33 ее авторские песни.
Перу Новеллы Матвеевой принадлежат сотни публикаций в периодической печати. Ее творчеству посвящено более сотни статей известных поэтов, литераторов, критиков и литературоведов. Среди их авторов Е.Евтушенко, Л.Аннинский, Е.Винокуров, В.Огнев, З.Паперный, В Лакшин, С.Маршак, С.Чупринин, Г.Красников, Б.Окуджава, Е.Камбурова, Д.Гранин, Я.Смеляков, В.Цыбин, Б.Слуцкий, В.Берестов, А.Урбан, Ю.Смелков и др.
Лауреат Пушкинской премии в области поэзии (1998) и Госпремии РФ в области литературы и искусства (2002).
http://www.peoples.ru/art/literature/poetry/contemporary/matveeva/
http://www.bolshoyvopros.ru/questio....na.html
|
| |
| |
| Вера_Александровна | Дата: Вторник, 06.09.2016, 09:57 | Сообщение # 5 |
Группа: Постоянные участники
Сообщений: 1628
Статус: Offline
| СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ.
Счастье, что на границе детства и юности довелось мне услышать песни Новеллы Матвеевой - такие чистые и нежные, детско-женские, где боль и радость рядом.
В них божественная легкость бытия!
Урок и направление – на всю жизнь.
Они сопровождают и по сей день, удивляют, утешают…
Незабвенно.
Ничего нет реальней мечты.
Сообщение отредактировал Вера_Александровна - Вторник, 06.09.2016, 20:13 |
| |
| |
| Татьяна_Власова | Дата: Четверг, 08.09.2016, 20:44 | Сообщение # 6 |
|
Группа: Постоянные участники
Сообщений: 245
Статус: Offline
| Ушла из жизни Новелла Матвеева... Еще одна из той славной когорты, которая соответствовала определению «Поэт в России больше, чем поэт» и составляла пусть не золотой и не серебряный век, но по значению, пожалуй, даже эпоху, а не период русской литературы...
В том же возрасте, что и Дмитрий Быков, только гораздо раньше его, я услышала её тоже в Театре Эстрады. Но, в отличие от своеобразного восприятия парадоксального Быкова, её поэзию я приняла сразу и на всю жизнь. Каждый раз услышать её песни со сцены или на затёртой уже слегка пластинке было именно светлой радостью, о которой написала и Елена Фёдорова. А какой радостью было увидеть и с замиранием сердца успеть купить её небольшую книжку — это поймут только те мои ровесники или близкие к этому, кто застал ещё пору книжного дефицита. Дефицита, хотя тиражи были несопоставимо больше нынешних...
А любимой песней из ею пропетых у меня была (и на всю жизнь осталась вообще одной из самых любимых песен) «Девушка из харчевни», и как я благодарна Вере Александровне, тоже вспомнившей и поместившей здесь именно эту песню!
А о последних годах, когда она уже мало писала и уж совсем не выступала, можно было сказать так же, как сама Матвеева когда-то написала о Фросте:
Если тебе не довольно света
Солнца, луны и звёзд,
Вспомни, что существует где-то
Старенький фермер Фрост...
...И снова примешь ты всё на свете:
И терпкое слово «пусть»,
И путь далёкий,
И зимний ветер,
И мужественную грусть.
Где теперь её прекрасная душа? Как хочется верить, что теперь, освободившись от сковывающей её телесной оболочки, она парит в небе и наконец-то может увидеть в большом мире всё, что она так живо представляла, но не могла увидеть воочию...
Светлая память!
Post_tenebras_spero_lucem_(лат.)
После_тьмы_надеюсь_на_свет
|
| |
| |
| Александра_М | Дата: Понедельник, 12.09.2016, 20:09 | Сообщение # 7 |
|
Группа: Постоянные участники
Сообщений: 137
Статус: Offline
| Завтра, 13 сентября, в 11 часов, в церкви святых бессребреников Космы и Дамиана в Столешникове ( на Тверской, справа от памятника Юрию Долгорукову ) состоится отпевание и прощание с Новеллой Николаевной Матвеевой.
Если кто пожелает подать записки на церковное поминовение, пишите, имя - Вера, так нарекли ее при крещении.
Приносите с собой прощальные белые цветы для большого Поэта уходящего поколения шестидесятников ( не забудем, что это такое емкое слово придумала Новелла Матвеева ) и Человека с чистой детской душой.
Сегодня и девятый день по кончине... Вечная память новопреставленной рабе Божией Вере...
С 13 часов начнется прощание в ЦДЛ на Б.Никитской.
Маленькой, болезненной девочке, с ясными глазами цвета неба и необыкновенно красивым именем, дал Господь в утешение самые добрые книги земли и чудесный Дар живого воображения...Таким было начало великой и трагической судьбы Новеллы Матвеевой...
( " Я была очень взрослой, когда была маленькой...) из книги Новеллы Матвеевой о себе и времени " Мяч, оставшийся в небе " )
Закончилась скоротечная земная жизнь Новеллы Матвеевой, но в наследство на все времена останется незыблемым блистающий мир придуманных ею нежных, трогательных, чистых и наивных, искрящихся любовью и добротой, песенок для взрослых, оставшихся навсегда детьми.
И ее ангельский, искренний, из самых глубин ее чуткого сердца, неповторимый, неизменный с годами удивительный голос...
( Все сказано на свете:
Несказанного нет,
Но вечно людям светит
Несказанного свет...)
С 12 лет и на всю жизнь самая любимая песня Новеллы Матвеевой - "Синее море, белая пена..." из фильма "Дикая собака Динго", песня Тани.
https://www.youtube.com/watch?v=9eZsdFgbnIM
" Когда б не Бог, зовущий всех нас в Детство,
Кто выжил бы без смысла и Любви..."
( иеромонах Роман ( Матюшин ))
Сообщение отредактировал Александра_М - Вторник, 13.09.2016, 19:23 |
| |
| |
|
