| Ада | Дата: Четверг, 16.02.2012, 12:02 | Сообщение # 1 |
|
Группа: Постоянные участники
Сообщений: 1150
Статус: Offline
| Журнал ИнфоПоток
Между гением и человеком
Михаил Казиник — музыкант, музыковед, культуролог, писатель, режиссер, актер, профессор Драматического института Стокгольма, ведущий эксперт Нобелевского концерта. Родился в 1951 году в Санкт-Петербурге. Рос в Витебске. С 1991 года живет в Швеции, работает в Драматическом институте Стокгольма и Высшей школе бизнеса Скандинавии, пропагандирует классическую музыку по всему миру, ведущий музыкальных передач на радио SBS в Австралии и AXESS TV (Швеция).
Автор книг «Тайны гениев» и «Тайны гениев-2 или Волновые пути к музыке», аудио дисков Музыка для мамы, которая ждет ребенка, и для ребенка, которого ждет Мир.
Совместно с режиссёром Натальей Кугашовой в Мастерской Игоря Шадхана создал цикл из более 70 фильмов «В свободном полете или ad libitum», посвящённый мировой музыкальной культуре.
www.kazinik.ru
Елена Краснова: Прошлым летом я прочла книгу «Тайны гениев», и с тех пор классическая музыка вошла в мою жизнь в качестве постоянной спутницы. Не то чтобы раньше я ее не любила, но как бы немного побаивалась. А книга каким-то волшебным образом развеяла мои страхи. С благодарностью представляю вам автора книги и героя сегодняшнего интервью. Знакомьтесь: Михаил КАЗИННИК
МЕЖДУ ГЕНИЕМ И ЧЕЛОВЕКОМ
Ваши книги, концерты и лекции оказывают большое влияние на людей. Какова ваша миссия?
Если сказать очень громко, то когда я родился и еще был маленький, я успел застать тот, прежний мир. Я инстинктивно почувствовал, какие удивительные силы развития стоят за ним. Но то, что я наблюдаю в течение последних десятилетий, даёт мне повод думать, что я являюсь свидетелем заката цивилизации. Причем, независимо от того, какая в стране власть – советская или любая другая. Потому что любая власть меньше, чем цивилизация. Власть только сама себя считает себя великой, значительной, могущественной. На самом деле она лишь одна из деталей проявления развития цивилизации.
В XX веке появилось два тоталитарных режима: коммунизм и фашизм. Своим появлением они обозначили начало заката цивилизации. После античного мира, после латинских академий, после великих идей эпохи Возрождения наступает время невиданного страшнейшего спада. Спад начался в конце XX века, и в наши дни идёт, продолжая быстро набирать скорость и стремясь к кульминации.
Мы видим, как разрушительные процессы ведут к деградаци человека, к его уничтожению, к его незначимости. Человека можно в любой момент задавить машиной, зомбировать любыми массовыми и иными системами, обманывать бесконечно. Мудрые древние правители считали, что ради всеобщего блага допускается обманывать некую группу людей только в течение очень короткого промежутка времени. Теперь выясняется, что всё человечество было обманутым на протяжении жизни нескольких поколений. А это первый признак того, что цивилизация гибнет. И мне показалось, что гибель ее искусственна, то есть, кем-то умело срежиссированна. Как будто какая-то параноидальная группа людей получила доступ к невероятным медийным системам, к огромным деньгам. Им показалось, что они могут завоевать абсолютную власть.
А для того, что бы завоевать абсолютную власть, по мнению этих людей, необходимо создать абсолютно технократическое общество. Никакого античного мира, никакой музыки, никакой риторики, никакого искусства быть не должно. Удивительно, но даже социалисты-утописты, и тот же самый Кампанелла в своём «Городе солнца», говорили об одной детали, на которую еще в детстве я обратил внимание. Так вот, и Кампанелла, и Томас Мор говорили, что «Город счастья» возможен, но при одном условии: в него нельзя впускать людей искусства. То есть, стоять на входе и, если человек проявляет творческие склонности – начинает писать какие-то стихи, писать картины и говорить о каких-то философских преобразованиях – то его просто нельзя впускать. И вот это настораживает. О каком счастливом будущем может идти речь, если в этом самом будущем нет места художественному творчеству?! Ведь непременный залог гармоничного человеческого существования – это не что иное, как наличие творческого начала. То, что обозначено, например, Кантом как категорический императив. То обстоятельство, что в человеческой жизни есть вещи, необязательные для непосредственного животного выживания. И если человек создает какую-то картину или симфонию, а другие ей восхищаются, то это не имеет ничего общего со всем остальным миром. Вот это здорово.
Когда я вижу счастливых, гармоничных людей, которые слушают симфонию Брамса и испытывают наслаждение, я понимаю, что все это долгое развитие цивилизации привело к появлению человека, который может вот так, как бы незаинтересованно, то есть, вне зависимости от потребности в еде и в продолжении рода, внимать музыке. Словно высшее человеческое сознание, освобожденное от угрозы поедания хищниками, освобожденное от угрозы немедленной смерти, вдруг понимает, что цель его жизни, жизни его родителей, его прадедов, в том, что бы он так сидел и наслаждался творениями искусства. И понимать это я стал достаточно рано.
Когда при мне начинались эти политические переходы, перестройки, переделки, перезагрузки и все прочее, я понимал, что этому всему ноль цена. Все эти великие абстракции, будь то строительство капитализма, строительство социализма, тысячелетнего рейха – не имеют абсолютно никакого значения для человека, ибо не затрагивают его душу. Потому что в первую очередь строиться должно сознание. Даже великие религии всегда говорили: не храм тела, а храм души. Вот это главное.
Я понял, что мое слово, мое поведение на сцене обладает чем-то большим, чем просто поведение или влияние учителя. Что есть какие-то вещи, которые я даже сам не могу объяснить. Не сочтите за нескромность. Однажды, будучи в совсем юном возрасте, лет пятнадцати – шестнадцати, я пришел в тюрьму и сказал: «Я хочу читать лекции для заключенных». Тюремные начальники сначала засмеялись, но я с ними разговорился, и они мне разрешили.
В каком городе это было?
Это был Витебск. Я видел, как в течение короткого времени у многих заключенных происходили настолько глубокие личностные преобразования, что даже изменялись черты их лиц. Перетряхивалась вся их система мышления, все, что ранее им казалось очень важным и значимым, подвергалось переоценке. Для человека вдруг оказывалось бессмысленным и нелепым все, чему он поклонялся, его прежние идолы оказывались ложными. И перед ним открывалась истина. Истина эта проста. Великий Кант сумел выразить ее одной фразой: «Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас».
Я и сам находился под сильнейшим впечатлением от тех поистине чудесных преображений, которые видел в других людях. И мне захотелось посвятить этому жизнь, играя на скрипке или на рояле.
Но обязательно и прежде всего, попытаться раскрыть человеку глаза на тот невидимый и не слышимый ранее для него мир. И в этом случае может наступить та новая цивилизация, вскормленная всеми достижениями человечеством, и пользуясь этими достижениями, в том числе технократических и техногенных систем, сможет открыть для человека самое важное – из чего состоит вообще смысл человеческой жизни. Вот это и есть подлинно духовное.
Часто религии и церкви монополизируют заботу о духовном формировании и воспитании.
И это, конечно же, ошибка. Религий много, каждая система имеет свой миф, и множество не столько разрешений, сколько запретов. Запреты касаются боязни всякого мифа, если не дай Бог, он выйдет за пределы этой системы. Большинство войн на Земле были религиозными. И даже Вторая мировая тоже возникла на почве религиозной: тоталитарная идея национал-социализма столкнулась с тоталитарной идеей социализма.
Противостояние этому всему может быть только одно – постижение человеком сути, главного. А главное – это воспламененная душа гения, который хочет поделиться своими открытиями, своей любовью, своей пластикой, своей вечностью и красотой. Подарить их ценой собственных жертв, жертвуя своим здоровьем, жертвуя своим благосостоянием, благополучием. Так оно и получалось: вся история жизни гениев полна трагизма, начиная с яда, который выпил Сократ и до глухоты Бетховена и самоубийства Шумана. Это все цена, которую гений платит за право отдать людям самое главное, что есть в мире, за то, что так много понимает, так много слышит.
Вот и я решил быть как бы своего рода проводником между этими гениями и человеком.
Я была на вашем концерте 13 ноября, и вы один только раз произнесли слово «Бог». Но это было сказано таким образом, что стало совершенно ясно: в основе вашего мировоззрения – глубокая вера. Наверное, именно вера дает гениям силы для их гениальных произведений?
Я глубоко убежден, что Бог не в церкви, не в религии и не в идеологии. Потому что религия и церковь – это всегда идеология. Бог используется различными силами для того, чтобы «править бал» на земле. Одни богом признают Сатану, другие богом признают Христа, третьи – Аллаха, четвертые – Заратустру, пятые – идолопоклонники и т.д. Все они равны перед единым Богом, который смотрит на своих детей и мягко улыбается.
Понимаете, я, конечно же, верю в Бога. И мой Бог, который внутри меня, со мной совершенно согласен. И с моей иронией по отношению к религии, и с моим юмором, и с моей благодарностью к нему за то, что он мне дал.
Я обычно говорю, что есть два вида веры. Одна – «Господи, верую, и поэтому дай!». Это большинство, это массовая вера: дай дочери мужа, дай квартиру, дай здоровье, дай долголетие и т.д. дай, дай, дай... И второй вид веры, который для меня характерен. Как верила Ахматова, так даже Эйнштейн верил, несмотря на все его иронические высказывания. Верую, поэтому – возьми! Ты все дал, ты дал самое ценное, что есть в жизни – мою жизнь. Это сложнейшее биохимическое вещество и соотношение, которое и есть человеческое тело. И если вдуматься, то ничего равного человеческий мозг не придумал. Как надо соединить все: каждый орган, каждую клеточку!.. Чтобы все это функционировало по 60-70-80-100 лет, а мы к тому же все делаем, что бы они плохо функционировали. Сами свою жизнь губим, всю жизнь курим, пьем, нервничаем, то есть, делаем все, чтобы жизнь свою сократить. И тем не менее, людей все-таки проживают какое-то количество десятилетий с этим организмом, который в принципе мог бы выдержать 3-4 недели. Попробуйте создать такой сложнейший организм! Следовательно, нужно быть благодарным, что Бог запустил все эти «колесики-винтики». То есть дал. Все! Спасибо, Господи. Теперь, пожалуйста, позволь мне заниматься тем, чем мне предназначено заниматься. И я даже не успею лишний раз сказать тебе, какой ты замечательный, потому что мне надо идти к детям и рассказывать о Моцарте, существование музыки которого и есть доказательство твоей благости.
Можно делать, так как делают ортодоксы, кричать: «Бог!». И вот ходите туда, и все время посвящайте молитве, благодарите и просите. Но можно молиться по-другому: «Господи! Какого же Ты нам Моцарта подарил! Господи, смотри, какой ребенок чудесный, только он не наполнен Твоей благодатью. Его надо наполнить. Ты Моцарта создал специально для него, чтобы наполнить его благодатью. Значит, я сейчас соединю музыку с этим ребенком. И ребенок наполнится благодатью». Доказательство бытия Бога в области разума существовать не может. Это совершенно точно доказал Кант. Оно существует в области чувств, в области гармонии, в области равновесия, в области творчества. Поэтому всякая идея подобного рода для меня священна.
Вы придумали для своих радиопередач вот такое название интересное – «Тайные знаки культуры». Но, наверное, не специально же великие зашифровывали в своих произведениях эти «тайные» знаки. И почему вы их понимаете, а другие – не замечают?
Когда-то в детстве, когда я в первый раз из тысячи прочитал «Евгения Онегина», меня затронула тема магического кристалла. Вдруг я понял, что это значит. Когда берешь огромное увеличительное стекло и рассматриваешь текст. Думаешь, что это просто какие-то маленькие черные полоски, а тут просмотрел и увидел вдруг, что там великие мысли зашифрованы. Вот так же и в искусстве. Они зашифрованы не потому, что гении хотели их спрятать, тогда бы это были «скрытые знаки» или «секретные знаки». Поэтому в данный момент разговор не об эзотерике, а вот о чем.
Почему евреев, например, называют «народом книги». Потому что главная задача, которая у них всегда была, это Тора, иди, как христиане говорят, Ветхий Завет. И нужно ведь уметь его читать, так как там есть второй уровень толкования, третий, четвертый... И вот эти странные люди, все, как один, носящие очки, так как они уже глаза «протерли», потому что глаза не рассчитаны на такое количество чтения, ходят они с этими черными книгами, в черных одеяниях... Почему в черных шляпах, почему в черных одеждах? Прежде всего, потому что у них нет времени ни на что больше. А только на одно – нужно докапываться до истины, все время разговаривая с Богом, все время углубляясь в идею: почему это так.
Если бы в христианстве, основанном на Новом Завете, была такая же идея толкования? Наверное, тогда мы нашли бы ответы на многие вопросы. Но поскольку этого нет, Новый Завет говорит: «Верь. Читаешь – и просто верь. Ничего не надо. Только верь». Ни толковать текст, ни вслушиваться, ни углубляться в него не нужно. И получается в результате недопонимание.
Например, есть такой эпизод в Новом Завете, в котором ключевым является только одно слово, и если его растолковать, это помогло бы ответить на многие вопросы. Христос в доме Симона прокаженного. Никто здесь не знает о предстоящей смерти Христа, кроме группы его учеников – пока это тайна. Ученикам же, отведя их накануне в сторону, Христос сказал, что через несколько дней будет Пасха, и Сын человеческий будет перерожден. В тексте подчеркнуто, что в сторону отвел, что вокруг была масса народу, а он отвел под скалу, чтобы никто не услышал, и им только сказал, и только они знали. И вот, представьте себе, вдруг в доме Симона прокаженного, какая-то женщина начинает его, здорового молодого человека тридцати трех лет, в расцвете сил, обмазывать миром. Разбила драгоценный сосуд и умащивает его как мертвеца. Естественно все возмутились: здорового молодого человека готовят к смерти. И вдруг Христос говорит: «Зря вы женщину смущаете, она доброе дело делает. Она уже подготовила меня к погребению». И следующеий эпизод: «И тогда Иуда пошел к первосвященнику».
Я спрашивал у греков, стоит ли это слово в оригинале? Они ответают: «Да, конечно, а как же иначе? У них же договоренность была, и вот Христос сообщил, что он готов. И тогда Иуда пошел за первосвященником». Оказывается, греки это знают?! А мы? А у нас разве не написано «И тогда?». Написано, а в этой книге каждое слово нужно читать точно. Если бы было написано «а в это время Иуда разговаривал с первосвященником» – другое дело, тогда мы понимаем, что Иуда не знал ничего и пошел Христа сдавать на смерть. Но здесь ясно написано, что он был здесь, в доме Симона, видел, что произошло, и когда Христос сказал: «она приготовила меня, я готов к погребению», тогда Иуда и пошел...
Вот для чего нужно углубление в текст, в мысли, в музыку, в поэзию, в литературу – чтобы избежать ложных толкований. Для того чтобы избежать ложных, страшных и беспричинных войн, непонимания и ужасов. Потому что именно непонимание древних текстов, их основных мыслей приводило к братоубийству, к религиозным войнам. Вот почему, на мой взгляд, так важно очень глубоко учиться думать, читать, слышать значение слова, и придавать значение каждому слову, которое сказано.
Это важная мысль, она мне очень близка. Многие невнимательно относятся к словам и думают, что они написаны «просто так», вместо того, чтобы обратить внимание, проявить уважение: если слово написано, то это не случайно, что-то автор хотел этим передать...
Особенно это относится к древним текстам. Ведь тогда пишущих было не так много. Это сегодня каждый может подойти к компьютеру и что-то написать, например, «привет, как дела?». Тогда писали на папирусе, и подготовка к процессу писания была сложнейшим процессом, и писать было надо во имя чего-то. Отсюда ценность древних текстов. В этих текстах двух-, пятитысячелетней давности никогда нет про «печки-лавочки». В них всегда есть что-то бесконечно и безгранично важное. Вот почему мы относимся к этим текстам со священным трепетом. Не потому только, что они старинные, а потому что старинный текст и означал, что текст глубокий и что в нем много измерений.
Я помню сцену в фильме о Чайковском, когда совсем маленький ещё мальчик чувствует, что он весь охвачен и говорит об этом: «музыка везде» и даже заболевает от избытка чувств. Когда вы поняли, что любите музыку?
Пожалуй, с самого начала, по упоминаниям моих родителей. Вы говорите про Чайковского, да? Про маленького мальчика, очень нервного. Я хочу сразу подчеркнуть это – что же дается гениям всегда? Не только творческая возможность, но невероятная чуткая ранимая нервная система. Ведь гений – это всегда жертва. Жертва неврастении, жертва обостренного восприятия несправедливости. Кожа гения совершенно обнажена, у него нет защиты. И вдруг этот гений в своем деле оказывается беспощадным воином. Он пойдет до конца, чего бы ему это не стоило. То есть, он абсолютно незащищен ото всего остального мира, он защищается только своим творчеством. И не только Чайковский, но и все эти гении все время обнаруживают уже в детстве колоссальную ранимость и незащищенность.
Но вы задали вопрос обо мне. И не дай бог создать впечатление у читателя, что я причисляю себя к гениям. Может быть, что-то мне удалось в моей жизни близкое, но мне, прежде всего, наверное, дана возможность общаться с ними на глубоком уровне через магический кристалл. Может быть, лучше их понимать. То есть они со мной действительно разговаривают, доверяют мне некоторые свои тайны, секреты, которыми я, с их позволения, делюсь с людьми. «Всем внешним я буду говорить сказками, а вам, внутренним, – сказал Он своим апостолам, – буду говорить как есть».
Папа и мама говорят, что когда в младенчестве я начинал уж очень плакать, у папы было два способа успокоить меня: или играть на мандолине, или играть на скрипке. В то же мгновение я переставал плакать, начинал таращить глазенки... Как только начинала играть музыка, переставало существовать все остальное.
Этот принцип я использовал в своих дисках для будущих мам. И они мне пишут письма, рассказывая в них ту же историю: что музыка, под которую ребенок родился, и музыка, которую мама слушала в течение беременности – это практически стопроцентное анестезирующее, усыпляющее, успокаивающее и обезболивающее. То есть мне описывают те же чудеса. Ребенку всего три недели, ему поставили музыку из моего диска, и он пытается вытянуть голову в сторону источника звука. Представляете, какое чудо и какие чувства я испытываю, понимая, что это нужно было делать давно, и что это правда. Но с другой стороны, все это выпущено тиражом в одну тысячу экземпляров и расходится в течение года. Зато делается реклама всякой дряни, всякой ерунды, на каждом шагу реклама сигарет... Родители тихо радуются, что приобрели диски, и думают, как вовремя! Как хорошо, что я наткнулся на сайте, что я это увидел, услышал. Но что такое тысяча дисков, которые, к тому же, еще не раскуплены, по сравнению с населением страны в сто сорок миллионов?! Речь идет о том, что творческая и духовная потребность у народа в результате всего того, что мы исторически пережили, сведена к такому ничтожному проценту, что делается страшно. А этот процент неправильный, он не дает веры и возможности для развития общества. Нужно срочно и немедленно все ставить на культуру, чтобы остановить то, что я называю побочной генетической памятью.
Помните, вы меня спросили, верю ли я в эпоху Возрождения? А я сказал, что если она еще не наступила, то это просто значит, что мы не достигли дна. А если мы достигнем дна, то это значит, что падать дальше некуда и у нас должен сработать коллективный инстинкт самосохранения нации, ее культурного потенциала.
Что же тогда дно, если сейчас ещё не дно?
Я не знаю. Видимо, может быть еще хуже.
Не дай Бог. Я думаю, что мы все-таки сейчас оттолкнемся и пойдем вверх.
Я тоже так думаю. Потому что я приезжаю в Москву уже три года подряд. Первый раз – никакого эффекта. Просто люди в зале прослушали – и все. Второй раз – минимальный эффект. А вот сейчас, в третий раз, как будто количество перешло в качество. Сейчас мне начали звонить директора гимназий, школ. Я уже провел встречи, которые оказались для них знаковыми. В одной школе внутри все перевернулось, гимназия гудит, дети обращаются ко взрослым с упреком: «А почему нам этого раньше не сказали?» Но учтите, что и сопротивление, если начать все делать всерьез, будет на самом серьезном уровне. Ведь сколько диссертаций защищено, сколько методических центров, министерств образования, и у каждого областного центра свои методисты, которые стоят на страже за свое не на жизнь, а насмерть.
Вам повезло, вы родились в музыкальной семье. Мама тоже музыкант?
Нет. Совсем не музыкальной.
Как же?! Папа играл и на мандолине, и на скрипке.
Играл любительски. Сейчас не обязательно папе играть на мандолине, кругом есть записи. Ребенка с детства можно симфоническими оркестрами услаждать. Сейчас все есть.
Так нужно иметь на это побуждение!
Значит, будем говорить, что мне повезло не в том, что папа играл, а в том, что папа и мама, у которых лучшие годы пришлись на войну, каким-то образом в те далекие 50-ые прошлого века понимали интуитивно, что музыка – это очень важно. И поэтому самым главным событием для меня маленького было, когда я каждый вечер подряд слушал симфонический оркестр. Все деньги, которых было очень мало, тратились на то, чтобы летом, в июле, поехать в Юрмалу (на музыкальный фестиваль. Ред.). И чтобы Мишенька слушал Стравинского, Растроповича и так далее... Я до сих пор не понимаю, неужели мне это все одному доставалось. Главное, что мне повезло, что родители были близки к тому предыдущему поколению, которое именовалось интеллигенцией. У дедушки с маминой стороны, и у родителей с папиной стороны, несмотря на провинциальность происхождения, была колоссальная тяга к искусству. Мой дедушка в возрасте 80 лет мне на память читал монологи Короля Лира.
Я собиралась задать вопрос, как приобщать детей к искусству. Но вы на него уже ответили, и у вас даже есть диск для беременных мам...
Называется «Для мамы, которая ждет ребенка и для ребенка, которого ждет Мир». Но не только это. Сейчас, уступая многочисленным просьбам и в конечном итоге считая, что наступило время, я буквально через два дня начну записывать с Борисом Тихомировым, замечательным музыкантом, энтузиастом, диск для детей от 3-х до 5 лет. Это будет попытка заставить ребенка услышать простейшую мелодию.
Есть такой сборник, называется «Для детей, которые начинают играть на скрипке». И в нем первая песенка «Петушок», которая состоит всего из четырех нот. Так вот этот «Петушок» будет сыгран с аккомпанементом. Петушок может попадать в разные состояния, он может любить, тогда это сыграется на другой струне. Он может расплакаться – будет другой инструмент. Этот петушок может только родиться и в первый раз запищать. Может быть задиристый петух и т.д., а потом будут всякие всевозможные вариации на тему, когда петушок поедет в такую-то другую страну, и там окажется совсем другая музыка, там он окажется в сказке.
Я хочу сказать, что можно один диск построить на одной песенке. Можете представить какое это чудо, когда ребенок слышит все эти вариации. Петушок меняется каждые несколько секунд, а ребенок все время слышит смену мысли, атмосферы и ситуации. Вот такой замысел первого диска.
Потом будет песенка вторая. В детских сборниках она подана под авторством Моцарта по антирелигиозным советским соображениям. Это мелодия о Вифлеемской звезде. Ее поют все протестанты. Моцарт просто любил эту мелодию, и как все другие, использовал ее и написал на нее вариацию. И я дам ее маленьким детям. Как маленькая звездочка каждый раз блестит по-другому. Я буду детям давать все время знакомые и понятные образы. Буду обращаться к их родителям. Пусть укладывая ребенка спать, они включают диск, и он заснет под колыбельную, которую споет ему петушок.
Параллельно выйдет этот же диск для детей, которые начинают играть на скрипке. То есть у них уже есть путеводитель.
Что бы вы посоветовали взрослым людям, которые до сих пор были вне музыки, но в какой-то момент у них вдруг появилось желание понять и полюбить музыку? С чего начинать, что слушать?
Вы знаете, я ведь уже посоветовал. Мы выпустили 64 фильма. Эффект, как я знаю, есть. Несмотря на то, что телецентр показывал их глубокой ночью, многим удалось записать эти фильмы.
Фильмы можно купить?
Продаются 24 части – 12 на одном диске, 12 на другом. Первые 12 фильмов это эффект Баха, эффект Шуберта и т.д., вторая часть это космос – космос Брамса, космос Рахманинова... Там есть фильм «Моцарт и Сальери».
На том же концерте вы упомянули, что в музыке Баха есть все, кроме чувственности. Можно об этом немножко подробнее? Что вы понимаете под этим словом, и кто тогда чувственный композитор?
Когда говоришь о Бахе, то действительно понимаешь, что это что-то невероятное и на Земле случилась какая-то несправедливая вещь. 300 лет назад на Земле появился гений, который уже все предвосхитил, что было и что будет после него. И это настолько сильно, неожиданно и грандиозно, что по мере прохождения веков, мы все больше начинаем понимать, кем же был Бах. Становится даже мистически страшно. Откуда этот человек, откуда он все это знал? Понимал ли он сам себя, понимал ли, что он гений? С другой стороны, возникает другой вопрос. Почему же его дети – воспитанные, сформированные, любимые, обученные им – не понимали, кто такой папа? Гениальный папа, который вырастил четверых детей, ставших великими композиторами. Не просто случайно хорошими, а великими.
И тут возникает вопрос – почему Баха забыли? Некоторые из коллег скажут, что его не забыли, его исполняют. Я говорю, что да. Кто-то играл, и он был доступен нескольким музыкантам, которые профессионально интересовались музыкой прошлого. Так Моцарт его поиграл и был потрясен, Бетховен его поиграл и два года писал музыку а ля Бах. А когда у детей Баха спрашивали про папу, они отвечали, что он был хорошим органистом и никудышным композитором, и называли его хорошим парнем. И возникает вопрос, что за заговор такой против покойного папы? Неуважение? Месть папе за то, что он давал им затрещины, или что-то другое? Первая мысль у меня была, и которую я озвучил в первом фильме «Эффект Баха», что дети делали это сознательно. Они поняли, что дальше за папой ничего нет, и папу нужно забыть, чтобы пустить музыку по другому пути, потому что папу продолжить невозможно. Он – океан. В него все втекло и ничего не вытекает.
Потом я подумал, что это слишком мелко. Я демонизирую детей, хотя в этом что-то есть. Но потом я стал думать, чего же не хватало баховской музыке? Почему после Баха закончилась династия церковных композиторов и органистов? Почему церковь отделилась от композиторов, а композиторы от церкви, причем мгновенно?
Именно после Баха?
Да, после Баха. Дети Баха еще немножко служили церкви, но больше служили государству, губернаторам, палатам, сенаторам. Прежде всего, их должны были оценить не священники, а слушатели, уже не прихожане, а светские слушатели. И произошло это буквально в течение одного поколения. Потому что расстояние между Бахом и Гайдном, детским классиком, совсем небольшое. И возникает вопрос, почему и Гайдн, и Моцарт, и Бетховен, а за ним Шуберт, Шопен и дальше, и дальше, как сговорились? Даже песен про бога нет. Даже, когда Шуберт пишет «Аве Мария», он пишет латинский католический текст, но на стихи практически Вальтера Скотта. «Аве Мария» это поклонение женщине.
А Христос сказал, что глядевший на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с ней в сердце своем. Но музыка не могла пойти по пути отсутствия вожделения, отсутствия страсти, она должна была постепенно вырваться из этих рамок. Нельзя петь все время о том, как больно идти на Голгофу. Можно воспеть и глаза женщины, воспеть страсть, желание приласкать эту женщину и т.д. И вот практически после Баха произошел поворот – музыка пришла к воспеванию эроса, аффекта. Она оставалась полной этики, она оставалась совершенно гармоничной. Но Бог стал строителем, Бог стал рабочим, влюбленным в этот мир, который он строил, влюбленный во всех отношениях.
Вы знаете, во время встречи со студентами Международной Школы в Питере, мы несколько часов провели в Эрмитаже. Причем я задумал показать всего несколько картин. В том числе я подвел их к картине Симоне Мартини, гениального художника XIII века. Алтарь был из двух створок. Первая створка «Благовещение. Гавриил» находится в Вашингтонской Национальной картинной галерее, а вторая – в Эрмитаже и на ней изображена Дева Мария. Она рыжеволосая. Как Маргарита, как ведьма. У нее удивительные глаза. Она вроде бы благочестивая, но вместе с тем вы присмотритесь, и увидите, как она безумно, дьявольски хороша. На ней платочек, сквозь который пробиваются рыжие волосы, колени у ней раздвинуты. И это видно, и под хитоном цветная ткань. И эта золотая ткань в виде золотого дождя. А вы помните Данаю? Легенду о том, как Зевс в виде золотого дождя проник в башню к Данае и оплодотворил ее?
Я уверен, что Симоне Мартини связал момент Благовещения с моментом зачатия Данаи. Он был очень просвещенным человеком, он был другом Петрарки. А Петрарка – это эпоха Возрождения. Мы долго смотрели и не верили своим глазам, это было просто потрясение. Потому что не было необходимости в этой цветной рубашечке под хитоном, в этом треугольничке. Когда ноги раздвинуты, и вы видите кусочек золотого дождя. Это феноменально. Просто посмотрите на эту работу, и вам все станет понятно. Так вот, в искусство всегда внутрь проникала эта античная идея – поклонение эросу. И даже сам Сократ встретился с великой весталкой, которая научила его эросу, как великой идее. И сын повитухи Сократ говорил, что у него с мамой одна профессия – она принимает роды у женщин, а он принимает роды у мужчин. Что он имел в виду? А он имел в виду эрос как великое духовное начало. А это значит, что две души через эрос, через проникновение в мысли друг друга, продвигают мыслительный процесс человечества дальше.
Какие замечательные слова! Мне тоже в процессе размышления нужен собеседник. Тогда я могу дальше пройти.
Вы знаете, что говорит Юрий Либерман? Он говорит хорошую и простую вещь – все что в тебе, абсолютно неинтересно. Интересно только то, что между тобой и другим человеком. Важно то, что между нами. То же самое, когда мы строим мост. Сам факт строительства моста непонятен – стоит ли, нужен ли? Куда по нему ехать – вот вопрос, то есть, что с чем соединяет этот мост. Если он соединяет человека и концертный зал, где звучит Моцарт, или с картинной галереей, где висит Симоне Мартини, тогда понятна функция моста. Или другая функция – побыстрей приехать на работу, заехать в магазин, купить еды, чтобы восстановить организм и опять работать. Так вот, мы должны понять, что в конце каждого моста, конечной целью каждой души в своем общении души с душой является эстетическая цель. И если этой эстетической цели нет, то всякое движение бессмысленно.
Спасибо, Михаил Семенович, за этот интересный разговор.
http://www.infopotok.ru/article....om.html
|
| |
| |
