«И заслушаюсь я, и умру от любви и печали», - пел Булат Окуджава. Эти простые строчки вспоминаются, когда слушаешь, как поет петербуржец Олег Погудин.

Года четыре тому назад имя молодого (Олегу сейчас 29 лет) исполнителя старинных русских романсов и песен стало известно многим жителям России. Тогда российское телевидение показало первый из десяти фильмов о творчестве Погудина. Успех был огромный: на концерты Олега Погудина приезжали даже с Дальнего Востока.

Немало поклонников у артиста и в Туле. Когда в начале апреля Олег Погудин и гитарист Михаил Радюкевич выступали на сцене областной филармонии, зал был переполнен. Каждый романс, каждая песня в исполнении певца вызывали шквал аплодисментов.

В Олеге пленяет все: великолепный голос, высокая культура исполнения и культура общения со своими слушателями, подлинная интеллигентность и, наконец, сама внешность молодого петербуржца, как нельзя больше соответствующая избранному им жанру романтического романса.

Петь Олег Погудин начал рано, еще в школьном хоре, а затем вместе с хором Ленинградского радио и телевидения выступал в академических залах, гастролировал за границей. Во время учебы в Ленинградском театральном институте прошел курс американского мьюзикла в театральном центре штата Коннектикут. Практикой стало выступление на сцене Линкольн-центра в Нью-Йорке.

Затем начались концерты, в том числе и за границей: в США, европейских странах. Достаточно прочные связи существуют у Погудина со Швецией, где ему приходилось выступать и в кафедральном соборе Упсалы перед несколькими тысячами зрителей. Там же вышел первый компакт-диск артиста.

Кстати, на вечере Погудина в тульской филармонии его кассеты и компакт-диски шли нарасхват. Был представлен вышедший в прошлом году в Германии компакт-диск «Лермонтов. Том 1. Молитва» - первый из серии, посвященный творчеству русских поэтов XIX века.

В репертуаре Олега Погудина романсы на стихотворения Тютчева, Фета, Полонского… поэтов известных и совсем незнакомых современному слушателю. И мой первый вопрос артисту, заданный после концерта:

- Как вы выбираете того или иного автора?

- По созвучию, в буквальном смысле. Раньше для своих сольных выступлений я отбирал песни, которые мне нравились, которые я слышал и знал с детства. А сейчас мы с Михаилом ведем целенаправленную работу, разыскиваем с помощью специалистов ноты малоизвестных и просто неизвестных авторов. Это особенно касается музыкального творчества прошлого столетия.
Романсы начала нашего века более или менее сохранились, как и романсы Варламова, Гурилева, Булахова, не говоря уже о Глинке, Даргомыжском, Алябьеве, чье творчество известно практически всем. А вот в творчестве второй половины девятнадцатого века есть очень много совершенно неисполняемой романсовой музыки. Так что стараемся искать.

- Романс, обращаясь к душе человека, пробуждает немало добрых чувств. Однако многие исполнители считают, что романс – легкий жанр…

- Вы имеете в виду академических исполнителей? Я, может быть, с ними даже и согласился бы, но… Например, мне не спеть сейчас оперную арию, хотя, может быть, если бы я много занимался, то смог бы исполнить что-то в другой – академической – традиции. Любой оперный певец, конечно, споет романс, но это вовсе не значит, что романс прозвучит так, как он может прозвучать в исполнении более народном.
Есть такое определение – быть может, несколько расхожее – пение сердцем. Но я воспринимаю это выражение в том смысле, что народная песня, романс – это прежде всего сочетание слова с мелодией и потому их нужно петь эмоционально, а не просто выпевать ноты.
При всем при этом, я с огромным уважением отношусь к опере, очень много занимался академической школой пения, но пою в другой манере.

- В ваших концертах звучат песни Александра Вертинского и Петра Лещенко. Вспоминаю, как в одном из интервью Борис Гребенщиков «прошелся» по поводу мещанского вкуса слушателей, повально увлеченных песенками Лещенко…

- Трудно, очень трудно выбрать программу с песнями Лещенко. Я имею ввиду слова, часто текст песен Лещенко запределен. У него же была танцевальная музыка, он пел в ресторанах, кафе. И песенки его предназначены для танцев, где текст не играет особенно важной роли.
Но остается еще личность Петра Лещенко. И поэтому я играю, но редко, программу его памяти. У меня выстраивается отделение из одиннадцати-тринадцати песен, в которых Лещенко представлен как очень тонкий (и очень простой, конечно), «сердечный» певец.
Что же до слов Бориса Гребенщикова, то мы все судим с позиции нашего возраста, нашего положения. Я уважаю Гребенщикова как артиста и музыканта, но за всех и обо всех он говорить не может. Меня гораздо больше пугает нынешняя поп-культура, чем увлечение песнями Лещенко.

- Сегодня в концертном зале я встретила Владимира Ильича Толстого. В сентябре прошлого года вы выступали в Ясной Поляне. Вы приезжали туда по приглашению директора музея-усадьбы?

- С Владимиром Ильичем мы познакомились в грибоедовском имении «Хмелита». До этого были знакомы заочно через директора Пушкиногорского заповедника Георгия Василевича. Я очень люблю общение с людьми, связанными с русской культурой не только генетически, родово, и которые не только по должности, но по своему существу соответствуют высшему понятию культуры. Это люди, которые довольно жертвенно занимаются очень сложным делом. И хотел бы пожелать им сил и удачи.
Когда мы бываем в святых для нашей культуры местах, то получаем очень много для души, как-то напитываемся этой культурой и вырастаем тоже.

- Вы выступали за рубежом и в нашей стране, а как вам показалась тульская публика?

- Вы же видели. – (Олег улыбается). – Все, что я говорю со сцены, говорю искренне. Мой стиль и существование на сцене – искренность. Это мера всего. Я пытаюсь добиться дружеского, родного контакта с залом. И когда это получается: слава Богу.
Везде, где мы выступали, нас принимают одинаково. Я не могу сказать, что люди везде одинаковы: в Петрозаводске, например, жестче, чем в Туле, петербуржцы разнятся от москвичей. Но корни у нас общие и святыни у нас общие. Главное – существовать по правде, насколько это возможно.

- Спасибо, и до новых встреч на тульской земле.