- Здравствуйте.

В. – Представьтесь, пожалуйста.

- Меня зовут Евгения. Вы знаете, у меня два вопроса. Вот я слушала только что романс и вот, в связи с этим, у меня появился вот такой вопрос. Насколько я понимаю, сегодня романс все-таки не является таким уж очень популярным и востребованным жанром. Только что Олег Погудин говорил о том, что молодежь сегодня не слушает романсы. Вот у меня в связи с эти два вопроса. Несмотря на то, что романс сегодня не очень популярен, Олегу Погудину, почему-то удается собирать полные залы, вот это я знаю точно (Олег улыбается). И второй вопрос. У него никогда не возникало желания сменить, может быть, какой-то жанр исполнения, может быть, какую-то эстрадную песню выбрать, иную, чтобы больше, может быть, нравиться молодежи, зрителям и расширить немножко аудиторию. Ну вот, в общем, мои вопросы.

В. – Спасибо большое за интересные вопросы. (Обращаясь к Олегу) Да?..

О.П. – Я, конечно, не работаю только в жанре романса, я об этом говорил в самом начале передачи, разговора. Я, в общем-то, пою лирическую песню достаточно широкой временной перспективы. Причем, допустим, может быть с 18 века, если говорить о зарубежной песне. А песен в моем репертуаре, самых разных, включая романсы, в том числе, если не больше тысячи, то, по крайней мере, около тысячи. Вот. То есть (смеется), есть в чем себя выразить, вот. Дальше… что касается романса - популярного и непопулярного жанра. Романс свою популярность доказал уже более, чем 150-летним существованием.

В. – Олег Евгеньевич, ну, наверняка имелся ввиду коммерческий жанр. Потому что популярность… Я не думаю, что человек не знает, что такое романс, да?

О.П. – Вот… я даже, нет. Я понял… Вопрос меня, в принципе, порадовал своим отношением к этому жанру, как раз вопрос от очень молодого человека, от молодой девушки, слышно… А, тем не менее, ясно расположение к этому жанру, вот. (Олег вздыхает) Коммерческий или некоммерческий жанр – это опять-таки выдумка современности, вот. Я не работник шоу-бизнеса. Я, все-таки, стараюсь себя вести и идти по жизни, как артист, вот. Если говорить о жанре или о творчестве с точки зрения зарабатывания денег, там быстро умирает все. Умирает искусство, умирает слово, умирает музыка и, в конце концов, умирает творчество. Начинается вышибание денег из публики. Кстати, молодежь, в этом смысле, очень приятный контингент, потому что заставит маму с папой выложить деньги за то, что модно и популярно. А модно и популярно, может быть, что угодно. Как говорил один знаменитый продюсер, я не буду сейчас называть фамилию, но, тем не менее… «Дайте мне любое животное и миллион долларов. Я его поставлю на сцену и соберу полный зал и сделаю самым популярным исполнителем». Вот. Поэтому невозможно говорить о романсе, как о некоммерческом жанре, так же, как невозможно говорить об опере как коммерческом или некоммерческом жанре. Искусство представляет, прежде всего, артист. Конечно автор, но, тем не менее, в представленческом искусстве, каким является пение вообще, люди идут, все равно, слушать человека, артиста, который это искусство выносит на сцену. И если, ну простите такую нескромность, потому что я в данном случае и о себе говорю тоже, если человек достоин, если ему есть что сказать, если он интересен, если он художник, он будет собирать зал. И неважно, что он не получит тех гонораров, которые получат какие-нибудь поп-звезды, о которых никто не вспомнит через день, год или два. Но жанр романса, как и любой высокий жанр, не умрет, и переживет и всех нас еще. Мало того, тех, кто нас сейчас слушает, и которым там, не знаю, 15 – 20 лет. Они, может быть, через 15-20 лет будут, действительно, проливать слезы, слушая романс или, наоборот, вспоминать или чувствовать любовь, счастье, потребность жизни. Потому что в романсе – это все настоящее. А не как лимонад из банки, не «Фанта», не «Пепси-кола». Это вот можно сравнить, допустим, вино и «Пепси-колу». Разница будет понятна, когда человеку будет уже немного больше, чем подростку (улыбается).

В. – Понятно. Тогда ответьте на второй вопрос. Хорошо, не коммерческий жанр… Каким образом вам удается собирать полные залы. Тем более, что рекламы-то, по сути нет. Есть там какие-то плакаты, все, но…

О.П. – Вы знаете, вот мечта любого артиста, даже самого раскрученного – это настоящая любовь публики. Настоящая, не выдуманная. Не любовь к телеперсонажу, вот, который сейчас поет песню, а потом будет рекламировать, в лучшем случае «Пепси-колу». Вот. А любовь к артисту, настоящая, серьезная. Люди ведь приходят на концерты, на мои концерты, концерты таких исполнителей, как я, которых редко показывают по телевизору или вообще не показывают. Они приходят для того, чтобы услышать правду, вот. Почувствовать правду. Потому что каждый человек внутри себя почти бесконечно, почти беспредела, в самых разных обстоятельствах, он, все равно, он устремлен к чистоте, к правде, к счастью. И если артист говорит об этом, ну пусть его вообще даже не показывают, но даже если к нему придут 10 человек, они придут за этим. Они будут отстаивать этого артиста и свою правду, и свое счастье вместе с ним, вот. Это недоступно популярному жанру, в том смысле, как его представляют сейчас, недоступно коммерческому жанру. Потому что там, наоборот. Раскручиваются, я имею ввиду сейчас чисто физическое действие «раскручивание», человеческие страсти, человеческие похоти. Потому что, к сожалению, в таких состояниях, когда человек подвержен своим страстям т своим похотям, он легко расстается с деньгами, вот. И в шоу-бизнесе интерес коммерческий, финансовый, но это не искусство. А что будет нравиться молодежи, опять-таки, когда она станет не совсем такой уж молодежью (смеется)… Там, допустим, если мы говорим о 17-летних людях или если мы говорим о 25-летних… 25 лет – это тоже ранняя молодость, и 30 лет – это тоже молодость. Просто опять-таки, я не знаю… (Задумывается) И в детстве человек может чувствовать, а иногда и чувствует гораздо чище и яснее, чем человек взрослый, вот. Но, когда во взрослом человеке просыпается наивный и чуткий ребенок, это большое счастье. А романс, кстати, это делает моментально, очень просто. И делает это с нынешними людьми, которые воспитаны уже в постсоветском пространстве, уж далеко не в царской, не в Российской империи.

В. – Понятно. У нас еще звонок…

- Это я же. Это я, я. Я очень благодарен Олегу Евгеньевичу за то, что он прекрасно поет. Просто я в восторге. С женой вместе мы слушали с удовольствием. Я прорвался с трудом, к вам очень трудно прорваться. Но вам большое спасибо, огромное. До свидания.

О.П. (улыбается) – Спасибо, спасибо. Вы знаете, 4 мая, в этом году так получилось, был концерт, посвященный военной песне. Вообще, с 1996, по-моему, или с 1995 года я стараюсь 9 мая исполнять эту программу – «Песни военных лет». Сейчас мы разговариваем с вами в канун праздника, и, знаете, мне легко объединить внутри себя и даже на сцене, русский романс и лирическую песню военных лет. Хотя, казалось бы, эпохи прямо противоположные друг другу. Тем не менее, правда одна и там, и там. Потому что любовь, потому что жертвенность, потому что честь, достоинство, защита Родины и любимых людей – они всегда одни и те же. Я хочу всех тех, кто воевал, всех тех, кто жил в годы войны, кто дожил до сегодняшнего дня, хочу поздравить с праздником, который завтра мы будем отмечать снова. И хочу пожелать в первую очередь себе, моему поколению, поколению более молодых, никогда, ни при каких обстоятельствах сытости, довольства, радости или, наоборот, несчастий, не забывать о том настоящем, героическом времени, где люди… Я вчера вот только об этом размышлял… Может быть они только сделали несколько шагов на поле боя и им было 18-20 лет, но они уже сделали в своей жизни что-то, что поможет им ответить за всю свою жизнь. Даже, если они прожили потом 50 лет после этого тяжело или как-то бесцветно, но тогда они сделали уже столько, что им никогда не будет стыдно за свою жизнь, вот. Этому можно позавидовать. У нас далеко не у всех, более сытых, более счастливых будет такое право, когда-нибудь, на совсем закате своей жизни сказать: «Я все-таки прожил жизнь не зря». А каждый из них не зря прожил жизнь, и я их сердечно поздравляю и низко им кланяюсь сегодня.

В. – У нас еще один звонок в студии. Алло, здравствуйте, вы в эфире.

- Алло, здравствуйте. Меня зовут Рома. Я учусь в музыкальной школе. Скажите, пожалуйста, вы сами пошли в музыкальную школу или вас заставили родители?

Олег весело смеется.

В. - Спасибо, Рома.

О.П. (смеется) – Чувствуете, что интересует, что волнует детей, вот… (продолжая смеяться) Я, кстати, очень понимаю сейчас Рому, потому что, хотя я сам пошел в музыкальную школу, но уже через несколько дней занятий я очень горько об этом жалел, вот. И, конечно, то, что я в ней, все-таки, доучился до конца, это заслуга больше моих родителей, которые настаивали на том, чтобы я там учился. Но вот плоды обучения в музыкальной школе или недоученности музыке, вот, понимаешь очень много лет спустя. Заниматься музыкой – это очень благотворное занятие. И Роме, и всем, кто занимается в музыкальной школе, желаю собрать все-таки свою волю и свои силы как-бы в кулак и доучиться, потому что потом это будет очень здорово. Это очень серьезно поможет в дальнейшей жизни.

В. – А у нас еще один звонок в студии. Алло, здравствуйте, вы в эфире.

- Здравствуйте.

В. – Здравствуйте, представьтесь, пожалуйста.

- Меня зовут Фира Юрьевна, вы меня знаете.

В. - Знаю.

- Я первый раз услышала Погудина в передаче «Романтика Романса». Несколько раз он там выступал. Меня поразил этот голос, буквально поразил. И я хочу Олегу Евгеньевичу пожелать, чтобы у него, как всегда, были полные залы… Мой сын был недавно на его концерте, говорит: полный зал. И я хочу ответить на ваш вопрос, почему он собирает полные залы.
Да потому, что, имея такой голос, нельзя, чтобы не было полного зала. (Олег смущенно улыбается.) Имея такой голос… это редкостный голос. Я вообще такой никогда не слышала. И исполнение романсов… Я вас поздравляю, Олег Евгеньевич, с таким голосом, с такой, ну как вам сказать… Такая у вас, вообще, такая программа чудесная всегда. Всегда с удовольствием вас слушаем. У вас, по-моему, недавно был концерт в зале «Россия»?

О.П. (смеется) – Это вопрос?

- Нет, это не вопрос. По-моему, был недавно концерт, я его слушала тоже. Желаю вам всего хорошего, большого счастья и продолжать дальше в том же духе.

О.П. – Спасибо, спасибо огромное.

- И не склоняйтесь к шоу-бизнесу. Там такое безобразие, которое противно смотреть бывает. (Олег смеется). Всего вам доброго.

В. – Спасибо, Фира Юрьевна.

О.П. (смеется) – Спасибо на добром слове. Да, продолжим разговор.

В. – Продолжим разговор. Мы с вами в начале разговора говорили о том, что вы после института театрального попали сразу в Большой академический театр.

О.П. (поправляет) – Большой драматический. Хотя он академический, вот, но…

В. – Академический Большой Драматический театр им.Горького. Почему вы оттуда ушли?

О.П. – Вы знаете, я тогда был очень молодым человеком. Мне было 20 лет, когда я туда попал. Времена были совсем другие, опять-таки говорю об этом, как о некоторых былинных временах, если использовать лексику Высоцкого, вот. И в начале 90-х годов, вообще, те, кто помнит этот период, творческим работникам жилось, мягко говоря, очень тяжело. Вот. Поэтому, ну как сказать… там все совпало. Совпало юность, не сильная востребованность в театре, причем объективно не сильная востребованность, потому что великие актеры, которые там работали, они… Просто, когда я и другие молодые ребята появлялись на сцене с ними рядом, было страшное несоответствие. Несоответствие опыта, несоответствие облика, несоответствие работы, наконец, на сцене. Нужно было пробыть в театре какое-то время и, кстати, это происходило со всеми, кто туда попадал в юном возрасте, в молодом, так или иначе. Нужно было прожить в театре год, два, три, а может и больше, пять лет, прежде, чем ты начинал серьезно погружаться в работу. Это естественный процесс для того времени в отечественном театре. Мне как-то было, ну как сказать, не то, что недосуг ждать… Я очень стремительно тогда старался жить, вот. А кроме того, я начал выступать тогда, как певец, как исполнитель. Первый мой концерт был еще в 1987 году, афишный. И меня захватил этот процесс, а театр ему мешал, мешал опять-таки объективно. Я должен был, как всякий другой актер проводить фактически все время в театре. Это нормально для такого театра, как БДТ, вот. Нужно было выбирать, либо посвящать все свое время театру, либо, все-таки, посвящать все свое время концертной деятельности. Я выбрал второе и я, честно говоря, очень этому рад.

В. – Вот в одном из своих интервью вы сказали о том, что «любое коллективное творчество имеет непозволительное, неправомочное действие на жизнь артиста». Это вот что, что вы имели в виду?

О.П. – Любое коллективное творчество, театральное. Я имел в виду исключительно театральное. Ну, как сказать, если мы наш разговор будем сдвигать в плоскость более серьезную, боюсь, мы можем показаться скучными, ну я, по крайней мере. Но, тем не менее. Театр – это особая вселенная, если хотите, со своими законами существования. И актер не живет, как живет обычный человек, причем гордиться здесь мало, чем можно. Это скорее… актерская жизнь – это служение, причем, если…
Вообще, любое творчество – это служение и, честно говоря, так его и хотелось бы воспринимать, вот. Но, когда человек творит сам, он, все-таки, в достаточной степени свободен. Когда человек в театре, он очень несвободен, он должен всю свою жизнь, любую, бытовую, физическую, эмоциональную, чувственную, он должен подчинить интересам театра, той корпорации, того Ордена, в котором он существует. У него нет права на личное существование, даже внутри себя. Это очень тяжело. Мало того, очень мало людей, но такие люди, правда, есть, это оправдывает театр в своем роде, которые сохранили в себе величие профессиональное… добились величия профессионального и сохранили величие духа. Это очень тяжело в театре, вот. Надо быть, ну как сказать, огромной мощи, огромной силы душевной для того, чтобы, все-таки, сохраниться в театре. Не превратиться в скопище разных личностей, которые, иногда, друг друга взаимоисключают, во всяком случае, часто враждуют между собой, вот. И очень трудно в театре создать и сохранить счастливую, человеческую, если хотите, личную жизнь. Это тоже очень трудно. Хотя и такие примеры существуют и их немало, но, тем не менее, немало для того, чтобы как-бы не казнить это творчество. Вот. Но в театре… (вздыхает) я не знаю… Я не тоскую по театру. Хотя я ему отдал, фактически, 7 лет из своей жизни, если иметь в виду обучение в институте и работу в самом театре. Это большой кусок жизни.

В. – Олег, но, тем не менее, каждая песня, это, своего рода такой моноспектакль. Каждый романс, да?

О.П. – Да. Но, тем не менее, это не театр. (Смеется). Я говорил сейчас, пытался говорить о театре, как об институте, как обобщении. Театральные приемы, конечно, я в своей сценической практике не только использую, я с ними органически связан. Это действительно так… И в этом смысле, я благодарен воспитанию в театральном институте и опыту в театре, вот. Но разница есть одна очень существенная. Актер обязательно, необходимо должен перевоплощаться. Искусство перевоплощения – это суть актерской профессии, вот. Я же этим не занимаюсь и тоже подчеркнуто. В любой песне я говорю от первого лица, от себя. Я не создаю образ другого человека. Единственное, что, конечно, если я исполняю песни старинные, я необходимо изучаю или, ну да, изучаю, скорее всего, присваиваю себе манеру поведения, способ мысли, допустим, человека, живущего тогда. Но человека, который состоял бы из моих плоти, костей, моего душевного устроения. Может, немножко другой язык… так же как я пою на английском, французском, итальянском, даже грузинском языке. Хотя я не англичанин, не француз, не итальянец и не грузин, вот. То есть, это, примерно, вот, в таком роде. Это, конечно, тоже погружение театральное, актерское, вот. Но я остаюсь всегда сам собой.

В. – Даже, когда вы поете Вертинского…

О.П. - Конечно.

В. – Ну, а как же, вот, определенное эстетство, жеманство, которые присущи Вертинскому?

О.П. – Я их просто отменяю, потому что суть песен Вертинского, не в манере, не в жеманности. Кстати, все те, кто пытаются спеть песни Вертинского, обращаясь к его манере, они неминуемо терпят поражение. Потому что для Вертинского это было естественно, а для людей, которые пытаются повторить эту манеру это уж как раз, жеманство и манерничанье, граничащее с пошлостью. А мне Вертинский не интересен в его манере. Мне интересен Вертинский человек, поэт, артист, серьезный очень артист. Мало того, волею судьбы, поставленный в очень тяжелые и очень яркие жизненные обстоятельства. Его судьба интересна, интересна его жизнь и интересно его творчество. И вот в истории Вертинского я говорю, все-таки, может быть, его словами, хотя далеко не все песни, я имею в виду поэтические тексты, написаны им самим. Я говорю, может быть, его словами, но от себя, и в репертуаре Вертинского я использую, ну от силы треть его песен, то есть те, которые я могу присвоить себе, о которых я могу сказать: это мои мысли, это мои чувства.

В. – А у нас еще один звонок в студии. Алло, здравствуйте, вы в эфире.

- Здравствуйте. Я уже звонила сегодня. По-моему, я вам первой звонила. Если можно рассказать, пару слов о вашем семейном положении. Если хотите, если это не будет нескромным, а? Кто ваша семья, есть ли у вас дети, женаты ли вы? Можно?

О.П. – Вы знаете, я не говорю на эту тему публично, причем подчеркнуто не говорю. Хотя с одной стороны, может быть, в этом нет ничего, как бы, как вернее сказать… ничего неожиданного. Все сейчас говорят о том, какие у них семьи, где учатся дети, там, что удалось купить, там и т.д. У меня категорическое убеждение, что, во-первых, мужчине, ну, не очень пристало об этом говорить, помимо обстоятельств, как бы необходимых. Если бы у нас была передача «Своя семья», допустим, или как там называется, вот. Было бы необходимо об этом рассуждать. Во-вторых, за артистом обязательно должны быть какие-то закрытые комнаты. Если артист открывает все, я имею в виду не творчество, безусловно, а области своей личной жизни, своей дружбы, своей любви, своей слабости, он немножко, а, иногда, даже очень сильно, выхолащивает свое искусство.
Артист – это, все-таки, всегда какая-то тайна. Это необходимо должно быть в творчестве, необходимо должно быть и в артисте. Ну, а кроме того, мне кажется… Знаете, я вот, пользуясь эфиром, посоветовал бы это всем, кто это уже понял, кто еще это не понял… Самое дорогое, самое нежное, самое важное в своей жизни нельзя выставлять напоказ, хотя время от нас этого требует. Но поверьте, когда нужно будет от этого времени укрыться где-то, когда, может быть не будет здоровья, не будет богатства, не будет сил, вот можно будет укрыться только туда, куда никого не пустил (улыбается).

В. – Спасибо. А у нас еще один звонок. Алло, здравствуйте.

- Здравствуйте. Олег, могу я задать вам два вопроса? Первый. Кто из российских исполнителей вам кажется наиболее интересным? И второй. Подскажите, где будет ваш ближайший концерт? Спасибо.

В. – Спасибо.

О.П. – Я не знаю, спросили ли меня о ныне действующих артистах, вот, или вообще, в исторической перспективе. Я могу сказать о любимых артистах. Для меня своего рода идеал певческий – С.Я.Лемешев. Я, мало того, могу сказать, что я стараюсь у него очень многому учиться. Учиться, конечно, в записях, которые доступны, вот. О нынешней эстраде я не хотел бы рассуждать, это, как правило, горестные достаточно мысли.
Но, при всем при том, есть очень достойные, серьезные исполнители. По счастью, вот, я очень рад нашей, ну, я не могу сказать, может быть, дружбе, но, по крайней мере, этакому знакомству и многолетнему… и очень серьезной взаимной симпатии к творчеству. Я говорю о Елене Камбуровой. Вот, например, если говорить о жанре, в котором я работаю. Я… хотя вы знаете, и времени наблюдать мало. Мало, потому что, опять-таки, возвращаясь к тому, что показывают по телевизору, допустим, это легче всего посмотреть и составить свое мнение, вот.
А если говорить серьезно, вдумчиво, трудно сказать. Боюсь запутаться или что-то не так… или кого-то обидеть. (смеется) Но я, знаете, я знаю, я уверен, что очень много достойных артистов… Кстати, в театре это сохранилось гораздо больше, чем на эстраде. В Москве в особенности. Москва – серьезная театральная столица. Сохранилось в классической музыке, потому что не стыдно за наших серьезных музыкантов, исполнителей академических. Не стыдно и сейчас. Мало того, у нас очень много есть чему поучиться. А вот, что касается эстрады, к сожалению, худшее из того, что могла выбросить на наш берег мутная волна такой вульгарной демократизации, все было перенято. К сожалению. А лучшее так и осталось вне, вне наших берегов. Но не суть важно.
О концертах…. Мне… я не знаю… Ну, вот завтра будет концерт в Политехническом музее, посвященный Б.Окуджаве, вот. Это ближайший концерт.

В. – Ну, а расписание ваше?

О.П. – 30 мая будет концерт в КЗ им.Чайковского, а потом уже в конце июня, в Большом Зале Консерватории, 25 июня, «Русский романс». Это ближайшие в Москве выступления. Сейчас… вообще-то, за последние два года в Москве приходится жить и работать больше, чем где-либо. Я очень много езжу, я очень редко бываю на одном месте, но в Москве, наверное, я сейчас больше всего. Но, все-таки, вот май месяц, он, плохо ли, хорошо ли, но в масштабах страны он проходит под знаком празднования 300-летия Петербурга. И этому вот, со следующей недели, будет отдано все наше время. Наше, я имею в виду, мое и моего коллектива музыкального.
Я хотел бы, кстати, еще и об этом оговориться. Вы знаете, очень мало исполнителей, которые работают с серьезными прекрасными музыкантами. Очень мало исполнителей на эстраде, которые уделяли бы внимание своим товарищам, соратникам, которые вместе с ними выходят на сцену. Я к этому отношусь очень трепетно, нежно и ревниво. За 15 лет работы на эстраде, мне удалось, милостью Божьей, создать, собрать в свою команду музыкантов, каждый из которых, и прекрасный исполнитель сам по себе, и глубокий человек, с точки зрения понимания музыки, и не только музыки. В этом тоже залог не столько популярности, может быть, сколько любви слушателей к тому, что мы, говорю уже «мы», не только я делаем. Потому что для нас, мы не только воспитаны в плане музыкальном хорошо, но для нас очень дорого и очень не безразлично то, что мы делаем. Это редко. Чаще всего, все-таки, включают кнопку и звучит фонограмма, вот. Опять-таки сейчас не опускаю копье наперевес в плане битвы с фонограммами (смеется), совсем нет Просто другой уровень отношений, жизнь иная. А вообще, в фонограммном исполнении жизни, в общем-то, почти нет, а в «живом» исполнении, в работе с серьезными музыкантами, в работе ансамблевой жизни много. И вот обилие жизни, оно человека всегда привлекает и радует.

В. – У нас есть видеокассета, я так понимаю. Мы можем поставить вашу песню. Я так понимаю, вы сегодня «вживую» петь не будете, а вот наши зрители не могут не остаться без музыкального материала. У нас есть кассета?

В исполнении Олега Погудина звучит романс «Гори, гори, моя звезда».

В. – Мы снова в студии. К сожалению, это был последний романс. И опять же, к нашему большому сожалению, рамки прямого эфира не позволяют нам продолжить с вами общаться, хотя очень интересно. Осталась наверняка масса вопросов и у нас, и у наших телезрителей. Но, к сожалению, нам приходится прощаться.

О.П. – Все-таки, на все вопросы самое лучшее дело артиста – отвечать своим творчеством. Поэтому, я думаю, из концерта, если кому-то придется на нем побывать, будет все понятно. Я вам очень признателен за беседу, такую живую, настоящую, приятную, и всем хочу пожелать радости, насколько это возможно. Спасибо.

В. – Спасибо. До свидания.