ЧЕМ СЕРЬЕЗНЕЕ ОТНОСИШЬСЯ К ЖИЗНИ, ТЕМ ОНА ПРЕКРАСНЕЕ
Среди огромного количества современных исполнителей Олег Погудин выделяется не только прекрасными вокальными данными и серьезностью репертуара. Строгость его внешнего облика, какая-то затаенная грусть в сочетании с подчеркнутой сдержанностью придают ему особенно притягательную для слушателей (в первую очередь, конечно, для слушательниц) загадочность. Она усиливается тем, что в своих достаточно многочисленных интервью певец серьезно рассуждает о вопросах искусства и культуры, но никогда не говорит о своей личной жизни.
Репертуар певца необычайно богат и разнообразен: помимо прославивших Погудина старинных романсов и русских песен, у него есть программы, посвященные великим исполнителям прошлого – Александру Вертинскому, Булату Окуджаве, Петру Лещенко и др. При жизни этих легендарных личностей мало кто мог представить себе их песни в каком-то другом исполнении: казалось, что чужой голос, чужая интонация просто невозможны в произведениях их репертуара. Однако Олег Погудин сумел – профессионально, элегантно, тонко – совместить, казалось бы, несовместимое. В его исполнении песен, скажем, Вертинского или Окуджавы, нет ни малейшего намека на подражательство, но есть преемственность в самом лучшем смысле этого слова. Интересно, что, если голоса многих артистов кажутся более совершенными, когда они «пропущены через технику», то голос Олега Погудина именно «живьем» звучит богаче и эмоциональнее, чем в записи.
Неудивительно, что Олег Погудин с первых выпусков популярной передачи «Романтика романса» стал ее завсегдатаем, а одно время даже выступал в качестве ведущего.
– Олег, что побудило Вас взяться вести «Романтику романса», и почему это было совсем недолго? Какие впечатления остались от этого периода?
– Взялся потому, что меня пригласили. Ну, а после окончания сезона контракт закончился, вот и все... Но я не менял профессию, я выступал не как телеведущий, а просто как человек, в первую очередь – певец, для которого романс – это его судьба. Этот жанр для меня – родной. Жанр, в котором я, как артист, родился, живу, тружусь, которому я почти всем обязан и который мне, не сочтите за наглость… не то, чтобы обязан, но… мое творчество – какая-то страничка в этом жанре. «Рабочие моменты» на программе бывали порой очень эмоциональными. Кто-то жалеет о том, что я больше не веду эту программу, но у меня остались благодарные воспоминания.
– Вы не планируете использовать накопленный опыт и вести еще какие-то передачи?
– Нет, пока могу петь, хочется быть поющим, а не говорящим.
– Олег, достаточно услышать Вас один раз, чтобы понять: Вы родились, чтобы петь. Почему же Вы окончили театральный институт, а не консерваторию?
– Я очень молодым закончил школу, в 16 лет, поступал в консерваторию, но там мне сказали, что еще рано начинать учиться вокалу, посоветовали поступить в музыкальное училище и прийти через два года. Но я предполагал, что после училища последует армия, и я потеряю не два года, а уже четыре, поэтому решил все-таки поступать в институт. Я поступал в два вуза: в университет на журналистику и в театральный. Но, как только прошел первый тур в театральный институт, другие варианты уже не рассматривал.
– А журналистика чем Вас привлекала?
– Всегда испытывал интерес к литературе, языку. Но Ленинградский университет – это очень серьезное учебное заведение, и , чтобы поступать на филологический факультет – надо было иметь другой культурный багаж. У меня его не было, я все-таки из простой семьи… Это сейчас нет никакого пиетета, любой молодой человек считает, что он вправе поступать куда угодно. Введение ЕГЭ способствует этому. Да и «Фабрика звезд» – тоже. Заметно снизился уровень самопонимания молодежи, меньше стало уважения к профессии. А тогда был 85-й год, иная психология, даже подростки понимали: вот к этому я готов, а к этому – нет, нельзя замахиваться на что-то серьезное, не имея ярко выраженного таланта. Талант петь у меня был всегда, в театральный институт я поступал на музыкальный курс, и это было вполне адекватно моим желаниям и возможностям.
– Трудно представить, как Вы вписывались в театральный коллектив: Вы производите впечатление человека, не похожего на других, несколько «не от мира сего»…
– Да нет, я обычный человек, но мои тогдашние запросы, устремления (а сейчас уже можно сказать – идеалы), действительно, были далеки от обычных желаний этого мира, это правда. Но я живу в этом мире, я с ним очень тесно связан, иначе бы на мои выступления не приходило столько народу. Я не актер в той степени, как певец, поэтому правильно, что занимаюсь именно этим делом. Закончив театральный институт с «красным» дипломом, поработал три года в одном из лучших театров страны – Большом драматическом и, если бы «уперся» в эту деятельность, то стал бы неплохим актером – на фоне того, что мы сегодня наблюдаем. Но заниматься не своим делом – не только неумно, но и вредно – и для себя, и для окружающих.
– А в детстве Вы с удовольствием занимались музыкой, или, как многих детей, родителям приходилось Вас заставлять?
– Я и сам стремился, и родители помогали. Сейчас модно рассказывать о том, что, мол, родители заставляли играть на скрипке, а ребенок мечтал о боксе или хоккее… По-моему, такие рассказы – разновидность пиара. Понятно, что любому мальчишке не хочется сидеть за инструментом и долбить гаммы, у него усидчивости не хватает, это просто физиология, и рассказывать об этом – банально. А вот желание самовыражаться в музыке – это совсем другое.
– В наше время пробиться на большую сцену нелегко даже очень талантливому человеку. Как это удалось Вам?
– Это долгий разговор, в двух словах не скажешь… Я начал выступать в 1987 году, 20 лет назад, еще когда в институте учился. Но на сцену я попал еще ребенком (Олег Погудин был солистом хора Ленинградского радио и телевидения. – Прим. ред.). Помогла милость Божья, и обстоятельства складывались так, что мне удавалось задуманное. Было горячее желание петь, и еще – я очень люблю тех, кто приходит на концерты, это очень близкие и драгоценные для меня люди. Видимо, зрители это чувствуют.
– Насколько мне известно, современных романсов Вы не исполняете. А если бы некий поэт и некий композитор готовы были написать романс специально для Вас, то каким бы он был?
– Современных романсов не существует. Романс – жанр совершившийся. Все то, что сейчас пишут и называют романсом, это в лучшем случае – произведения, написанные в традиции романса. Это жанр, который трудно определить словесно. Короткое музыкально-поэтическое произведение о любви. Хотя хорошая лирическая песня тоже должна соответствовать этим критериям. Романс – это почти всегда монолог, жанр исповедальный, а исповедь лирического для героя нашего времени – трудная вещь. Отчасти взяла на себя эти функции рок-культура. Но там у лирического героя диапазон «душевного ума» очень мал, страсти могут быть огромными, а вот осмысления – нет. Есть, конечно, хорошие композиторы и поэты, но мне, наверное, достаточно того репертуара, в котором я существую. У меня ведь более тысячи песен…
– Как Вы их все помните? Для артиста ведь, как известно, самый страшный кошмар – выйдя на сцену, забыть текст. С Вами такого не случалось?
– Случалось дважды. Приходилось останавливаться и начинать сначала. Но, когда работаешь честно, зритель это все-таки прощает.
– Несколько лет назад Вы выступали вместе с Евгением Дятловым. Как сложился этот дуэт и как – распался?
– Правильнее сказать, что я не «выступал вместе с Евгением Дятловым», а приглашал его принять участие в моих проектах. Мы вместе учились в театральном институте, дружили… Тогда у Жени были достаточно сложные жизненные обстоятельства, я был гораздо успешнее, и по большей части это была помощь другу. К нашему общему художественному творчеству я могу отнести лишь программу песен Великой Отечественной войны – «Горит свечи огарочек», «Бери шинель, пошли домой», «Эх, дороги».
– Одно время Вы жили в Швеции, знаете шведский язык… Как Вы туда попали?
– Это было в начале 90-х, когда я перестал работать в БДТ. Тогда в нашей стране трудно было прокормиться человеку, который всего себя отдает искусству, не занимаясь никаким параллельным бизнесом. Ведь когда людям на хлеб не хватает, то на искусство могут потратить деньги только самые преданные. «Роман со Швецией» начался с того, что там можно было хорошо заработать, но и принимали меня прекрасно. Но я все равно очень хотел работать дома. Если быть точным, то я не жил в Швеции постоянно, а лишь ездил туда на два-три месяца, самое большее – на пять. Концерты давал и здесь тоже.
– А шведский язык Вам легко давался?
– Это было нетрудно. Я свободно говорю и по-английски.
– Как-то – лет десять назад – Вы сокрушались по поводу положения Петербурга. Что изменилось за это время?
– К счастью, ситуация изменилась к лучшему. У власти сейчас – выходцы из Петербурга, и это городу во благо. В конце 90-х город разрушался. Особое неприятие у меня вызывало, когда его называли «криминальной столицей». Проблемы у города есть, как у всякого мегаполиса, одна из основных – угроза утраты индивидуальности. Питер задуман и построен как идеальная столица, это была тенденция тогдашних монархов Европы. Утратив столичные функции в советское время, он получил статус «колыбели революции», что давало ему какие-то преимущества. А сейчас ведь все думают только о том, как бы побольше заработать. Варварские перестройки губительны для особой атмосферы города, но он переживал и более страшные периоды, и такие великие города сохраняют свою ценность, несмотря на любые трудности.
– А нынешний экономический кризис как-то повлиял на Вашу концертную деятельность?
– Ни одного концерта отменить не пришлось, но, конечно, мои доходы от концертов уменьшились. Я, где могу, стараюсь не повышать цены на билеты, но расходная часть – аренда, реклама, транспорт – значительно подорожали.
– Олег, скажите, почему Вы так редко улыбаетесь?
– Странный вопрос. Это банальные вещи, но приходится их говорить. В искусстве есть мера. Большие артисты чувствуют ее интуитивно. Я думаю, что улыбаюсь столько, сколько необходимо (смеется). Но лирика сама по себе печальна. Попытки перекроить оперу, романс, серьезную драму под что-то развлекательное приводят к последствиям страшным – к профанации. Вертинский выходил на сцену петь романсы в костюме Пьеро с нарисованными слезами. Его сначала критиковали за это, а потом – восхищались, провозглашали это чуть ли не главным достоинством…
– А можно чуть-чуть о личном: какие женщины Вам нравятся?
– Я не отвечаю на такие вопросы. Это тоже профанация. Лирический герой подразумевает хоть каплю благородства. А когда мужчина разговаривает о женщинах, которые ему нравятся, с кем-то посторонним, это… неблагородно. И еще хочется хоть чем-то отличаться от всех нынешних артистов, столь охотно описывающих свою личную жизнь. Кстати, великие артисты, как правило, очень молчаливы, и с годами я все больше понимаю, почему. Самое страшное – расплескать себя. Мы тщеславны, нам хочется, чтобы нас любили, чтобы обращали внимание, и граница едва заметная, за которую перейдешь – и ничего внутри нет. Я очень серьезно отношусь ко всему – к людям, профессии, материалу, с которым работаю. Хотелось бы, чтобы и собеседник также серьезно относился к жизни и ко мне. Но это не значит – занудно. Чем серьезнее относишься к жизни, тем она прекраснее.
– Вы часто бываете в Рязани. Какое впечатление производит на Вас наш город?
– В центральной России вообще тепло принимают в любом городе, но все-таки особое отношение к Рязани, Туле и Калуге, здесь всегда потрясающее взаимопонимание со зрителем. Рязанскому зрителю свойственна особая доброта и сердечность – это не мной замечено, но я могу подтвердить, что так оно и есть. Кроме того, Рязань – очень привлекательный город. Рязанский кремль необыкновенно красив, его архитектура роднит Россию с европейскими городами. Особое впечатление производит вид на реку Трубеж.
– Спасибо, ждем Вас с новыми концертными программами в нашем городе.
Беседовала Марина Мосина
http://www.prestigh.ru/zvezda.htm
(Ссылка прислана из Екатеринбурга)
