| Елена_Фёдорова | Дата: Вторник, 07.05.2024, 01:01 | Сообщение # 1 |
Группа: Модераторы
Сообщений: 5720
Статус: Offline
|  СПб Ведомости
6 мая в 14:03
Интервью с исполнителем камерной музыки Олегом ПОГУДИНЫМ
«Надо плакать, петь, идти»
Три года назад в афише «Приюта комедианта» появился спектакль Олега Погудина «Мелодия рассвета». В апреле на сцене этого же театра состоялась премьера второго его спектакля — «Лермонтов. Я к вам пишу». В целом это уже пятая режиссерская работа актера, выдающегося исполнителя камерной музыки Олега ПОГУДИНА.
ФОТО Сергея ФАДЕИЧЕВА/ТАСС
— Олег Евгеньевич, в основе вашего спектакля «Мелодия рассвета» — греческие городские песни, поэтическое переложение которых на русский язык вы сделали сами. Почему вы начали с греческих песен? Ведь позже у вас появились трилогия по русской литературе: «Золотой век» — «Серебряный век» — «Ар-деко», а теперь «Лермонтов. Я к вам пишу».
— Начну с того, что, будучи актером по образованию и опыту работы в великом БДТ, я всегда выходил на сцену не только как певец, но и как драматический артист. Да и все свои программы, а их у меня несколько десятков, я создавал сам и как сценарист, и как режиссер, и как исполнитель.
Иноязычных монопрограмм у меня несколько, например, посвященные итальянской и французской песне. И хотя в них не звучит ни одного русского слова, у зрителей это не вызывает никаких вопросов или неудобств. Может, и стоило бы переводить тексты, особенно французские — они зачастую невероятно поэтичны и глубоки, но нашему уху достаточно просто прекрасного созвучия на языке оригинала. И, слушая эти песни, каждый может создать себе собственный ассоциативно-событийный ряд. С греческими песнями иная ситуация. В этом случае надо донести до публики содержание текстов, иначе они превращаются в сплошной поток примерно одинаковой музыки.
Я немало времени провел в Греции, хорошо ощущаю ритмику речи ее жителей, смог в достаточной степени погрузиться в быт и культуру. Песни рассказывают историю одного лирического героя, описывают характерные черты его бытования. Манеры, темперамент, одежда, лексикон — все очень наглядно. И меня это заинтересовало. В результате получился спектакль, в основу которого легли два десятка песен и мои переводы их текстов на русский язык. Спектакль существует уже три года, люди с восторгом постигают незнакомый им мир Греции — не открыточно-курортный, а внутренний, сущностный, часто невидимый глазу туриста.
«Мелодия рассвета» — мой первый спектакль, который создавался именно как спектакль, и этот опыт меня очень вдохновил и укрепил в попытках реализовать давнишнюю мечту — создать свой театр. Все‑таки какие‑то художественные задачи можно решить только в актерском ансамбле. И сейчас уже со мной на сцену в полноценных спектаклях выходят мои коллеги. Елена Коробейникова, Манана Гогитидзе учились на курсе, где я был педагогом. В некоторых работах к нашему ансамблю присоединяется еще одна их знаменитая сокурсница — Зара. Юлия Стожарова училась на курс младше. Теперь эти молодые актрисы уже профессионалы со своей собственной богатой творческой биографией и серьезным успехом у публики. Данил Можаев, вошедший в состав нашей труппы вроде как со стороны, артист Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой, по духу он нам абсолютно родственный. Мой «балаганчик» стал более многонаселенным, но принцип существования тот же, основанный на абсолютном доверии друг к другу.
— А вы никогда не жалели, что ушли из БДТ?
— Нет. В то время это был, конечно, прекрасный, просто фантастический театр, и для меня, тогдашнего выпускника театрального института, это была еще и настоящая академия — в смысле отношения к профессии, зрителю, к драматургическому материалу, к коллегам. Но это были 1990‑е годы, трудное время, когда большинство из нас оказалось в положении исключительно личной ответственности за собственную судьбу — не только человеческую, но и творческую. И, прослужив в театре три года, я принял решение уйти в свободное плавание. Все‑таки когда ты совсем молод, ничем особо не обременен, это даже весело — принимать вызовы, которые бросает жизнь. Но главное, получив независимость, я, если можно так выразиться, научился свободе. Обрел возможность выбирать репертуар, не наступая себе на горло, ни перед кем не лукавя, исповедуя со сцены то же, что исповедуешь в жизни.
— А что вы исповедуете?
— В творчестве — прежде всего великий русский язык. Наши поэты, писатели, собственно говоря, и создали нашу родину. Думаю, многие со мной согласятся: Россия — это не только географическое понятие. Это понятие во многом словесное, образное, интеллектуальное, духовное. И можно по‑разному относиться к тому, что происходило в нашей истории, но невозможно опровергнуть то, что русский язык — величайшее, прекраснейшее и могущественнейшее явление.
И это мое счастье, что я работаю как раз в этой области в искусстве, что могу скрупулезно разбирать тексты, стихи, словосочетания, создавая новые образы и даже обретая новые смыслы. Замечательно в этом контексте то, что вот уже лет тридцать мы — я и мой замечательный музыкальный коллектив, — сотрудничаем с литературными музеями-заповедниками.
— Если не ошибаюсь, у нас около двух десятков музеев-заповедников, связанных с именами литераторов…
— Отрадно, что в нашем отечестве есть такое потрясающее явление, как литературные музеи-заповедники. Ты можешь «прийти к поэту в гости», пройти от Михайловского до Тригорского тем самым путем, что проделывал Александр Сергеевич, а с ним и герои его бессмертного романа. Можешь приехать в Пятигорск и оказаться в доме, где провел свои последние дни Лермонтов. Увидеть ступеньки, на которых поэт принял вызов Мартынова, — они чуть более стерты, чем две сотни лет назад, но это те ступени, что сохранили его следы. «Услышать» голос поэта, когда именно в этой зале он повернулся к дамам и, уходя навсегда, спокойно произнес по-французски: «Это ничего; завтра мы будем добрыми друзьями»… Увидеть вещи, которыми пользовался сам Михаил Юрьевич, поговорить со специалистами: они тебе расскажут в деталях историю, которая скрывается за тем или иным предметом…
— Так уж получилось, что «наше все» Пушкин затмил Лермонтова, у которого тоже в этом году юбилей — 210 лет со дня рождения. И, конечно, для поклонников его поэзии ваш спектакль «Лермонтов. Я к вам пишу» — большой подарок.
— В нашем спектакле как раз подчеркивается сущностная связь Пушкина и Лермонтова. И в этом смысле спектакль имеет прямое отношение к обоим юбилеям.
Я о Лермонтове не забываю никогда. Еще в 1996 году я впервые представил сольную программу, посвященную романсам на стихи Лермонтова, и с тех пор вот уже почти тридцать лет каждый сезон старался ее исполнять в Москве и Петербурге. Но в конце концов я почувствовал необходимость превратить концертную программу в спектакль на базе разных поэтических, прозаических и драматических текстов самого Лермонтова и воспоминаний о нем. Получилась, на мой взгляд, красивая театральная история, наполненная упоительной музыкой лермонтовского слова.
— Но концепт как раз и проявляется в отборе поэзии. И музыки, поскольку речь все‑таки идет о музыкальном спектакле.
— С музыкой все было довольно просто. Хотя на стихи Лермонтова и до сих пор пишут камерную вокальную музыку, я принципиально решил оставаться в рамках XIX столетия, чтобы сохранить на протяжении всего спектакля атмосферу того времени. А что касается литературной части спектакля, то она создавалась в связи с нашим взглядом на Лермонтова. Сочувственным взглядом. И в данном случае мне очень в помощь оказались воспоминания Смирновой-Россет, в которых поэт не идеализируется, но итог ее размышлений однозначен — он гений, и его нельзя судить по тем законам, по которым общество привычно судит.
Мы делали спектакль про то, как жаждал Лермонтов любви, причем абсолютной, идеальной. А это опасный путь: невозможно обрести не только счастье, но даже какое‑то успокоение, если ты бескомпромиссен, если безоговорочно требуешь идеала. Трагедия в том, что идеал всегда достаточно жесток. Но только так мог жить Лермонтов. Возможно, если бы он прожил дольше, что‑то изменилось бы в его мировоззрении, а может, даже в характере. Этого мы не знаем, конечно. Но то, что он нам оставил, это бескомпромиссное существование, понимание своего исключительного предназначения и горькое разочарование при столкновении с реальностью. Его существование трагично, потому что он живет с осознанием, вернее, со знанием, что в его жизни не будет ни мира, ни счастья, ни покоя. Что она посвящена и он посвящен, как посвящены все пророки, нередко вопреки их собственным желаниям или даже воле.
И нить, на которую нанизан спектакль, — «Валерик» Лермонтова, стихотворение, которое суть любовное послание и в то же время одно из самых мощных и страшных описаний кровавой битвы тысяч людей. И, несмотря на то что текст звучит в очень камерном пространстве, возникает космическая картина страстей и столкновений, когда мелкое человеческое отступает и побеждает самое значительное и лучшее в нас. И заканчивается наш спектакль романсом «Ангел» на музыку Варламова, который звучит почти как религиозный гимн.
— Сегодня религиозный подтекст убирают даже в инсценировках толстовского «Воскресения», суть которого в духовных исканиях.
— У каждого свой путь. У нас такой финал не потому, что мне хотелось как‑то специально подчеркнуть религиозную составляющую. Нет, она автоматически возникает из поэзии Лермонтова, в которой по библейской традиции все четко — зло это зло, добро это добро, бог это бог, демон это демон, ангел это ангел, молитва к Матери Божией — это реально молитва, обращенная к Богоматери.
Лермонтова как‑то сравнили с черным алмазом. Да, возможно, это драгоценный камень темного цвета, но главное другое — он прозрачный, он чистой воды. Он искренен во всем, у него нет двойного дна, нет лукавства. И он всегда обращается к небу, всегда…
— Этот год богат на юбилеи личностей, близких вам по духу, — Пушкин, Лермонтов и, наконец, Вертинский, чье 135‑летие отметили в марте.
— В судьбу и творчество Вертинского я начал погружаться, еще когда учился в театральном институте. Моей дипломной работой был моноспектакль под названием «Я — артист», посвященный «Русскому Пьеро». И уже более 30 лет в моей концертной истории существует программа песен Вертинского.
— А сейчас он стал главным действующим лицом в двух ваших спектаклях — «Серебряный век» и «Ар-деко». Любопытно, что в «Серебряном веке» вы синтезируете поэзию Блока с драматургией Чехова и даже Булгакова.
— С Блоком все понятно — многие литературоведы считают, что Серебряный век закончился со смертью Блока. А что касается Чехова, то, конечно, это режиссерский волюнтаризм, но мне вдруг представилось: Константин Треплев из чеховской «Чайки» говорит о необходимости новых форм в театре, и вот вам, пожалуйста, «Балаганчик» Блока. Чем не «новые формы»? Прямое попадание! Должен отметить, что все же основной материал (в том числе и литературный) в этом спектакле — русский городской романс.
И булгаковский финал «Дней Турбиных», где поют «Белой акации гроздья душистые…» (гениальную стилизацию одного из самых известных романсов эпохи), совершенно закономерен для Серебряного века. И вообще романс как жанр — это музыкальный язык того времени.
А Вертинский — он как Вергилий, как проводник по извилистым путям первой половины XX века. Человек совершенно уникальной судьбы — ему не только удалось вернуться на родину, но еще и снова здесь зазвучать. Единственный из дореволюционной российской эстрады, едва ли не единственный из дореволюционной действительности. И сегодня вовсе не важна его манера исполнения, важна суть его высказываний: «я всегда за тех, кому горше и труднее» и «любовь побеждает все». Его Пьеро, неуклюжий, беспомощный, почти нелепый в своем балахоне с жабо и помпонами, но он через все, порою чудовищные, испытания не перестает любить. И под смешным нарядом бьется и горит большое сердце. Потому Пьеро и проходит через все испытания и побеждает в красоте и правде. Я неслучайно сравниваю его с Вергилием, который вел Данте через круги ада. История первой половины XX столетия — страшная и масштабная, красивая и трагическая, великолепно выразилась в последних по‑настоящему великих стилях — Серебряном веке и ар-деко. Стилях глубоких и содержательных, но и ярких, декоративных, то есть очень театральных. И артист Вертинский — подлинный и совершенный представитель, а возможно, и образец той художественной реальности.
Но если на словосочетание «Серебряный век» каждый мало-мальски образованный человек среагирует вполне внятно, то с «Ар-деко» все гораздо сложнее…
— Олег Евгеньевич, вы уверенно заявили о себе в ипостаси режиссера. Не подумываете пойти дальше и взяться за какую‑нибудь пьесу?
— Все возможно, хотя по своей природе я больше привязан к музыке, и на нее мои интересы пока что больше ориентированы, так что ближайшие опыты все‑таки будут связаны, скорее всего, с музыкальными постановками. Если все же говорить о моих личных драматургических предпочтениях, то в русской литературе это прежде всего Чехов и Островский. А из западных авторов — Шекспир и Шиллер. Кстати, эпоха романтизма привлекает все больше — в этом смысле не случайна и моя любовь к Лермонтову. Возможно, особая музыкальность языка драматургии этого периода привлечет и внимание, и силы. Да, пожалуй, и в целом именно романтическая направленность определяет художественную суть Театра романса Олега Погудина. Так истинно романтическими по духу строчками Блока мы заканчиваем наш спектакль «Серебряный век»: «…Надо плакать, петь, идти, // Чтоб в рай моих заморских песен // Открылись торные пути…».
Автор материала: Ольга МАШКОВА
https://vk.com/@spbvedomosti-nado-plakat-pet-idti
|
| |
| |
