Литературно-художественный иллюстрированный журнал «СМЕНА» № 6, июнь 2004
Рубрика: Музыкальная антенна.

ГОЛОС РУССКОГО РОМАНСА

… «Сцена – мое призвание,
мой диалог с людьми,
которые пришли
меня слушать.
Я себя не представляю без сцены».

Его трудно назвать популярным: имя не на слуху у широкой публики, по городу не развешены зазывные афиши, не сообщаются даты и залы, где проходят его концерты. Но, тем не менее, эти самые залы заполнены до отказа и на подступах к ним умоляют о лишнем билетике. Не знакомых с творчеством Олега Погудина все это удивляет, но до тех пор, пока они сами не услышат его исполнение русских классических и городских романсов, народных песен, советских лирических и лучших европейских песен на нескольких иностранных языках. А еще у певца есть программы из произведений Александра Вертинского, Булата Окуджавы, духовные песнопения иеромонаха Романа Матюшина – свыше пятисот произведений. Но прежде всего привлекает его чистый, красивый голос, легкое дыхание и редкая для нашего времени, присущая истинному петербуржцу, культура исполнения и поведения на сцене.
Олег не представляет себя не только без сцены, но и без старинного романсового жанра, Он считается одним из самых лучших исполнителей романса. Это признают даже цыгане, а уж лучше них никто не может спеть и донести до нас всю тонкость и красоту романса, произведения камерного, рассчитанного на внимательного слушателя.
В 1997 году Погудин стал лауреатом фестиваля «Глас Ангельский России», удостоен награды «Ангел Трубящий», в 1999 году получил «Царскосельскую художественную премию». И по единодушному мнению публики, его называют «Серебряный голос России». Правда, сам он иронично считает это просто прозвищем.

- Почему же Ваш голос назван «серебряным», а не «золотым»? Вы знаете из чего выводится подобный критерий?

- Все-таки надо избегать таких словосочетаний. Мы же не в ювелирной лавке. Расскажу одну историю. Кажется, в 96-м году на Петербургском радио совершенно случайно в душевном порыве один корреспондент произнес: «Серебряный голос России». И все концертные залы Петербурга подхватили эти слова. На самом деле, любые эпитеты – золотой, серебряный, платиновый, бриллиантовый – не имеет никакого значения в любой сфере. Но мне полюбилось это определение, потому что оно очень точно совпадает с тем, что я пытаюсь делать на сцене и с тем, что исповедую не только в искусстве, но и в жизни. «Серебряный» - имеет прямое отношение и к романсу, и к камерной песне вообще, и ко всему, что связано с Серебряным веком в других областях культуры. Мне приятна изящная манера общения и изящный способ выражения себя на сцене. И пока это будет иметь отношение к искусству, я готов остаться с определением «серебряный». Как только оно начнет нести только рекламно-коммерческий оттенок, я от него откажусь.

- Но подобные слова говорят еще и об известности и популярности.

- Меня интересуют только любовь и понимание пришедших послушать романсы. Если любовь и понимание окрашиваются в серебряные и золотые тона – хорошо, но не принципиально.

- Олег, всем интересно узнать, из какой вы семьи, когда начали петь, почему именно романсы?

- Сразу скажу, что я не женат, поскольку это многих интересует в первую очередь…
Мои родители инженеры. Мы с отцом большие друзья, Петь я начал рано, просто пелось, вот и все. Профессионально начал выступать тоже рано: в девять лет стал солистом хора, который участвовал в концертах на очень больших и значительных площадках. Я и сейчас на них работаю. И заграничные поездки тоже начались довольно рано. Мне даже деньги платили, хотя и небольшие, но все-таки…

- Редко бывает когда артисту, как вам, 35 лет, а концертный стаж у него более 25. Кроме вас, в семье кто-нибудь еще поет?

- Вся семья Погудиных поющая, а нас немало – у родственников по всей России хорошие голоса. Поэтому пение – моя судьба. Еще маленьким ребенком я хотел стать певцом. Но серьезно стал относиться к профессии после окончания школы. Первый настоящий концерт состоялся очень давно – в 1987 году, на большой сцене в Петербурге.

- Что значит для вас, молодого человека, такой старинный жанр как романс?

- Для меня не только в романсе, а вообще в песне имеет огромное, почти сакраментальное значение само слово. Оно настолько важно, что если мелодия меня восхищает, а слова не выдерживают никакой критики и не гармоничны, я не могу себе позволить их петь. Вот так случилось с романсами Петра Лещенко. Не могу произносить его слова, они мне чужды.

- Олег, известно, что вы достаточно закрытый человек, и, в отличие от своих многих коллег, не любите говорить о себе.

- Я не люблю публичности. Это свойство моей натуры. Не пускаю людей, даже очень близких знакомых, добрых, хороших, в глубину своего сердца. Считаю для любого человека это опасным, для артиста – неполезным. Необходимо оставить область, где можно быть себе хозяином. Артист не должен раскрываться перед аудиторией, необходима загадочность. Всякий раз, выходя на аудиторию в несколько тысяч человек, мы отдаем очень многое, а если еще и после твою личную жизнь растаскивают по кускам, может случиться так, что ничего не останется. Примеров тому сотни. Поэтому считаю семью и свой ближний круг святыней, и их необходимо защищать от внешних влияний.

- Вы стажировались в США. Что вам дала Америка? Ведь вы воспитывались на русской музыке.

- Мое музыкальное образование не узконациональное, а обычное классическое и во многом основано на зарубежной музыке. Я ее очень люблю, при этом говорю на нескольких языках. Я не вижу России без европейской культуры. От нее нельзя дистанцироваться. А в Америке я стажировался в 1989 году, тогда она была совсем другой, не такой, как сейчас. Проходил первый советско-американский студенческий обмен театральных школ. Для меня, бедного студента, это был шок, достаточно неприятный. Все отличалось от советской жизни: красивые вещи, роскошные машины… Восторг очень быстро перешел в болезненное ощущение. Но относились к нам необыкновенно – нас не просто любили, нас носили на руках. Такого интереса к русским я не видел больше нигде. У меня там осталось много друзей. Наверное, если бы я оказался в США сейчас, увидел бы другую страну.
Но продолжу о стажировке. Программа называлась «Американский мюзикл». Пять недель мы занимались в одном из лучших театральных центров страны. Жили в гостинице по двое – американец и русский, таково было условие. Американцы вместе с нами потом поехали в Советский Союз, чтобы заниматься творчеством Чехова. Почему мюзикл и почему Чехов? Уж если в Америке что-то традиционно американское, так это мюзикл. А Чехов не только для американцев, но и для Европы – одно из самых значительных явлений, что есть в России. Стажировка мне много дала. Метод преподавания оказался совершенно не характерным для нашей страны. Работали ежедневно по двенадцать часов, выкладываясь полностью. Я получил колоссальный заряд работоспособности, научился серьезному отношению к делу, даже к своей жизни. Еще все это дало возможность увидеть себя как бы со стороны, свободно заговорить на иностранном языке, и, не сочтите за пафосность, появилась трепетная и горячая любовь к Отчизне.

- Вы хотите навсегда остаться в жанре романса? Или все же расширите рамки?

- Периодически возникает желание выйти за рамки песни и романса. Все-таки образование помогает задуматься о создании крупного музыкального спектакля. Даже пытался поставить спектакль в учебном театре в Петербурге. Но это слишком много отнимает времени от того, чем я занимаюсь сейчас. Романс и лирическая песня – востребованный жанр, хотя незаслуженно отвергнутый телевидением и крупными концертными площадками. До 35 лет мне казалось, что жизнь бесконечна и все можно успеть. Сейчас я с тоской понимаю, что многое не сложиться. И не хочу менять свое нынешнее дело не только из-за успеха, а из-за предельной самореализации. В любом спектакле мне придется отдавать часть своей свободы, которой я избалован, коллегам по сцене и режиссеру. Над этим я размышляю уже несколько лет. Но желание поработать в спектакле остается.

- Если бы пришлось играть и петь в спектакле, это был бы мюзикл? Он сейчас очень популярен в России.

- Я предпочитаю только старый классический мюзикл: «Моя прекрасная леди», «Оклахома», «Вестсайдская история» в особенности. Но играть даже в них не хочу, в силу возраста и другого мировосприятия. В американском мюзикле все-таки глубины мало. Это развлекательный жанр очень высокого уровня. Меня интересует прежде всего смысл того, о чем я пою.

- Вы говорили, что боитесь потерять в театре свободу? А жанр романса вас не сковывает?

- Вот здесь происходят интересные вещи – жанр романса меня не сковывает, его границы точно соответствуют моей психофизике. И это не моя заслуга, а естественный процесс. Могу тысячу раз исполнять один романс, и всегда нахожу что-то новое, необходимое и для меня желанное.

- На ваш репертуар приходит абсолютно конкретная публика. Но попадали ли вы в ситуацию, когда вас слушали не «ваши», как говорится. Как они вас встречали?

- Однажды меня направили с концертом в военную часть. Вот было мучение. Просто произошло несовпадение желаний и интересов. Бедные ребята-«срочники» дружно спали, от скуки. Хорошо еще, что не ходили по залу, не разговаривали, не смеялись.
Еще один случай – в первый и последний раз попал в предвыборную компанию в Екатеринбурге. Мы поехали в поселок, где какой-то кандидат рассказывал, какой он хороший. После его речей был запланирован концерт. Но поскольку встречу показывали по кабельному телевидению, в зале собралось немного народу: опять какие-то бедные солдаты, несколько жителей и прихожане храма, что меня и выручило. Они-то пришли слушать именно меня, но их оказалось всего человек десять. После концерта мы посетили этот храм, узнали, что в нем молились декабристы, когда шли по этапу в Сибирь. Кстати, во время того концерта один из солдат передал мне записку (оцените!): «Пожалуйста, спойте песню про дембелей». Слово «пожалуйста» меня настолько восхитило, что я едва не заплакал. Но теперь отказываюсь от участия в мероприятиях, от любых выступлений в клубах. Подчас требуются большие усилия объяснить, что это не каприз, не жеманство, что не хочу играть не свойственную для себя роль. Поэтому прослыл неудобным человеком.

- Как вы относитесь к популярности?

- Отношусь к своей нынешней жизни и к популярности как к особому подарку судьбы. Сейчас поясню. Во-первых, она дает мне жить безбедно и даже обеспеченно. Хотя купить квартиру в Москве, вот так с ходу, я не могу себе позволить, или на свою собственную аппаратуру для выступлений я собирал деньги около года. Но, тем не менее, на многое другое хватает. А кроме того, я ощущаю свою ответственность перед публикой. И это счастье, которое не хочется ни менять, ни отдавать кому-то… Впрочем, популярность – очень зыбкое положение.

- Почему? Вы имеете в виду моду на артиста?

- Никогда не позволю себе кого-нибудь из артистов осудить или упрекнуть в том, что он принимает предложение работать, исходя из коммерческого интереса, потому что жизнь артиста очень сложная. И чем он старше, тем тяжелее, так как артист работает с самим собой, своим телом, своими силами, которые бывают на исходе. Часть попадает просто в катастрофическое положение. Такое может коснуться кого угодно. Поэтому я ценю свое нынешнее положение.

- И все-таки, почему вы не хотите петь песни Петра Лещенко? Неужели его тексты так плохи?

- Стихи невероятно слабы и даже неграмотны. Я порой переделываю слова других авторов. Но здесь – невозможно. Если даже постараться привести текст в соответствие с нормами русского языка, песня умирает. Это горько. Поэтому петь то, что он написал, я не могу. И хотя я его люблю, мелодии почти гениальные, но оставляю его песни самому Лещенко.

- Романс и лирическая эстрадная песня – что вам легче петь, что интереснее?

- Никаких усилий при исполнении романсов я не прилагаю. Просто говорю на своем языке, как обычно говорю по-русски. Но усилия приходится прилагать, когда обращаюсь к эстрадной песне или классической музыке. Романс – естественное мое состояние.
И хочу сказать, что для меня именно большое значение синонимы романса – возвышенность и искренность. Обязательные условия, при которых он будет жить. Иначе романс либо погибает, либо мстит своему исполнителю, доставляя много неприятностей. Романс ведь еще очень умное и тонкое содержание. Также синонимом романса можно считать изящество.

- Кого вы считаете своими учителями?

- Сергея Яковлевича Лемешева, но не как исполнителя романсов, а именно как певца. Надежду Андреевну Обухову – как мастера формы. И замечательного певца Валерия Агафонова. Но ни одного из них не могу назвать своим идеалом. Все они – как грани одного целого. Могу считать своими учителями Эдит Пиаф и Азнавура, хотя их песни только родственники романса. А еще Анна Герман, Клавдия Шульженко. Трудно ограничиться одним именем. Можно называть талантливых людей несколько часов подряд. Учусь у всех.

- Что же, по вашему романс?

- Романс – вещь уникальная. Своего рода законсервированное свидетельство правды, любви и жизни в простой и доступной форме для человека сословия, любого сословия, любого образования и состояния. В его простой форме заключены самые главные мысли и чаяния. Сколько будет существовать русская культура – столько и русский романс будет востребован.

Беседовала Алла Люден.

/Сдано в набор 15.05.2004.
Подписано к печати 19.05.2004./