О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете.
Белинский

10/XII-43 г.
«Севильский цирюльник»

Пели Орфенов (должен был Бобков), Масленникова (должна была Алексеева), Иванов (должен Селиванов). Так изменить состав! Шла на одного, попала на другого. Очень рада, что наконец увидела Иванова в «Севильском».

I акт.
Выходит Орфенов – ни звука. Поет первую арию – ни звука. Выходит Иванов – бурные аплодисменты. Все приходят в прекрасное настроение и сияют. Эту сцену он провел блестяще, но Орфенов – этот идиот остался безучастен. Так отвратительно пел, что я не знала, куда деваться. Так немилосердно драл и так хрипел у него голос – что-то ужасное. Если раньше у него был голос, то сейчас никакого. А играл настолько жутко, что все морщились и вздыхали.

II акт.
Масленникова очаровательна. Так пела, так играла – просто прелесть! Сколько в ней простоты, искренности, живости! Голос, конечно, у нее небольшой, но какой приятный!

Иванов во II акте в сцене с Розиной чудесен. Никто лучше его не играет. Головин был хорош, но у него образ не цельный, а у Иванова каждое движение чудно и на своем месте. И потом, что мне очень понравилось – то, что у него нет ни одного жеста Головина. Все свое и нисколько не хуже, а даже лучше. Я все акты сияла, как медная кастрюля. И он весь сиял и сверкал, как солнечный день. К нему очень идет такой грим. Сам он такой чудесный.

Главное, что меня поразило – Иванов и Масленникова тянутся друг к другу. Она совершенно не смотрит на Орфенова, а старается как можно больше стоять около Иванова. Возьмет ноту и на него посмотрит, а он весь засияет. Очень приятно на них смотреть.

Когда они пели в III акте «Тихо, тихо, осторожно, тихо на землю сойдем», они стояли все трое вместе, причем Орфенов держал Масленникову за руку, а Иванов за талию. Он чудесно держал себя, так просто и не стоял на месте, как истукан, а все время ходил, что-то делал. Я впервые поняла, что главная роль – Фигаро.

Публика была в восторге, даже остановили занавес, когда он начал опускаться. Причем поклонницы были бобковские, а ивановских – ни одной. Больше кричали Масленниковой. Сначала закричали Иванову, а он кивнул на Масленникову. Орфенов вышел, но ему никто не кричал. Сидела я в партере с одним военным, он сказал, что Иванов – «мировой». Мне очень понравилось.

5/I-44 г. «Щелкунчик».

Тихомирова и Царман. Итак, я в Большом. Сидела в 7 ряду партера, в самой середке. Особого впечатления не было. Сидела вполне равнодушная и холодная. Много было артистов, был Мелик-Пашаев. Нет, все-таки я свой филиал не променяю ни на один театр, как бы красив он не был. Как волка ни корми, он все в лес глядит.

Ну, ближе к делу. Я, кажется, начну любить балеты. «Щелкунчик» прекрасно поставлен, за исключением 1-го акта. Вообще, люблю балеты, происходящие на вольном воздухе. А какой же балет в четырех стенах? На меня наводит скуку.

Особенно хорош 3-й акт. Чудесная сказка! Милая, прекрасная сказка! Сидела и испытывала глубокое наслаждение. Музыка чудная, светлая такая, радостная. Правда, я плохо слушала. Мы со Светочкой болтали все акты. Тихомирова хороша, но она совершенно не умеет стоять. Царман же не умеет держать. В третьем акте она у него чуть не упала на пол. Он ее удержал на лету. Весь зал так и охнул. Совершенно не умеет кружить. Один он танцует сносно.

Чудесны Фарманьянц – он и она. Такие маленькие, живые. Хорош Хомяков. Рябцев – прелесть. У него идеальная мимика. В общем, все хорошо. Мы со Светкой сидели на месте, потому что у нее на обоих глазах по прыщику. Она еле-еле высидела. Сестрица моя в восторге.

8/I-44 г. «Юность отцов» в театре Ленинского комсомола.

Наконец-то я в драме. Полнейшая скука. Страшно растянуто. Масса ненужных эпизодов для смешения публики. Идеи никакой не вижу. Единственным светлым пятном является Соловьев – Степан Рябинин. Светлана спала, я скучала и думала о том, как бы мне попасть на «Севильский». Драма не для меня.

Один вид филиала вызывает у меня большие чувства, гораздо большие, чем все драмы, вместе взятые. Зашли мы перед тем, как в драму идти, в филиал. Встретили Ларису. Болтали с нею. Повертелись и пошли. Стало мне так тепло на холодной Дмитровке, так уютно. Раньше я так любила школу. Я даже Большой не так люблю.

26-I-44 г. Концерт Иванова.

Опять концерт, но уже в Большом зале. Разумеется, первый был лучше. Пел он, по сравнению с тем, мало. Оно и понятно – вчера пел в «Черевичках», прыгал, таскал на спине Федотова, а сегодня заставили петь. Было видно, что он страшно устал. Пел он вначале не очень хорошо, потом разошелся. Особенно чудно у него вышла «Серенада» Шуберта, «Воскресное утро» Брамса, «Демон».

После первого отделения вынесли две корзины цветов. Он даже покраснел. Причем эти цветы стояли все время. У него новая манера кланяться, так кланяется Лемешев в хорошем настроении. Только в самом конце он был самим собой. Зал сходил с ума, даже топали от нетерпения и вопили: «Риголетто». Конечно, он никакого Риголетто не пел. Публика была в восторге, но почему он так мало пел. Он устал, сильно устал.

Когда он пел в конце «Роберта», у него почти сорвался голос. Разумеется, после этого он петь не стал. Он молодец. Другой бы обалдел. Но почему ему не дают Заслуженного? Впрочем, зачем ему Заслуженный, если его так любит публика? Там какой-нибудь заслуженный Норцов или Слившинский – разве будут они так петь? Он чудесный, прекрасный человек, я даже прощаю ему то, что он пел так мало. Девочек было много, весь филиал. Разумеется, они старались. Одних записок на три тетради. Все приходили в восторг, я же прихожу только сейчас.

3/II-44 г. «Травиата».

Масленникова, Лемешев, Селиванов. Наконец-то я на «Травиате», можно с ума сойти было: не слушала с 12 октября. Билеты достала легко. У входа было, конечно, вавилонское столпотворение. Билеты спрашивали в Востоккино. Милиции и военных нагнали целый полк. Около каждого билетера по 3 человека для охраны, чтобы не прорвались без билетов. Дело, наверное, доходило до вооруженных столкновений. В зале девчонки и артисты – весь МХАТ и Большой. Но из Большого все-таки меньше. Партер, ложи, бель-этаж – артисты, галерка – девчонки. Варзер нет.

1 акт. Масленникову встретили хорошо. Слишком молода для Виолетты. Лицо совсем детское. Выходит Лемешев – бурные аплодисменты. Поет первый куплет застольной хорошо, но как только дошел до бокала – захрипел. Она поет страшно тихо и тянет a la Пантофель. Причем он за нее сильно волновался. Очень интересно играли. Она молитвенно смотрела на него и сияла. Он сначала тоже начал сиять, но потом понял, что из этого ничего не выйдет и напустил на себя тон старого лавеласа. Стоял небрежно и смотрел на нее довольно игриво. В общем, она была в первом акте куклой и сильно нервничала. Для Виолетты она девчонка. Худенькая, маленькая, меньше его примерно на голову (а уж он то «великан») с тонкими красными руками. Такая трогательная девочка Джильда, но никакая не львица полусвета. Впрочем, она играя ее такой, целиком оправдывает его игру.

Что у него было хорошо, так это «Я в вашей власти» и потом «Цветок возьмите». Он опять здорово потолстел. За сценой пел дико. Не поддается описанию. После первого акта вызвали 6 раз. Причем кричали Масленниковой больше, чем Лемешеву.

2 акт. Открывается занавес. На сцене диван, на диване Сергей Яковлевич, одна нога на диване, другая на полу. Руки закинуты за спинку. В таком диком положении пропел всю арию. Когда появилась Анина, он совсем лег на живот и стал крутить ногами. Потом вскочил, как ужаленный, и убежал. Вид у него во 2 акте потрясающий. На смену одному «ангелу» пришел другой.

Вышла она, такая чудесная, изящная, простая в розовом платье. Сцену с Жермоном она провела чудесно! Да, Жермон: Селиванов – лицо старой бабы с бородой. Пел он хорошо, играл обыкновенно. Держит себя, как Норцов. Сцену «Альфред мой, ты любишь?» они провели чудесно. Изумительно обнялись и так согласованно быстро подошли к рампе, и такие у них были чудесные лица, что зал не выдержал и захлопал. Очень хорошо она сказала: «Прости, прощай!» Сцену (неразборчиво) Жермон провел неважно, причем совсем по-другому: имел надутый, рассерженный вид, и вообще, мне не нравится этот его новый Альфред. Раньше с Барсовой он был лучше. А сейчас перебарщивает порядком.

3 акт. Изменили танцы. Вместо первого – цыганский танец. Очень яркие костюмы в синих тонах, причем одно соло. Испанский тоже изменили. Танец тот же, но, во-первых, костюмы другие (какие-то дикие), во-вторых, танцуют без партнеров. Обновили все костюмы. Убрали этих диких статистов. Теперь все дамы в белых платьях. Масленникова чудесна в черном платье и пела чудно. Лемешев хорошо играл, но в сцене: «Что сказать вы мне желали» он перегнул довольно здорово. Ему было раздолье – Варзер в зале не было. Хорошо бросил деньги и спел: «Ах, что я сделал…». Но что действительно было дико видеть, так это то, когда Селиванов запел: «Кто мог решиться…», он развел руками, как будто говорил: «Нашли бедную! Меня же оскорбили». Играл он хорошо, но…

4 акт. Масленникова потрясающая. Бледные впалые щеки, бескровные губы, гладкие волосы, сама вся прозрачная. Все-таки по внешнему виду она лучше всех. Пела чудесно, но тихо и все на одной высоте, что ей стоило, по всей вероятности, большого труда. Прекрасно у нее вышло, когда она, слушая звуки музыки, балансируя, шла к окну. Она вся сжалась и закрыла лицо руками. В последнем акте Лемешев играл хорошо, могу сказать - прекрасно. Растерянность, радость, горе – все было на месте. Единственное, что он перегнул, так это слезы. Он вынул платок и рыдал - конечно, не навзрыд. Опускал он ее чудесно. Самый последний момент прекрасен. Последний жест у него был просто классический.

Вызывали много и долго. Когда бросили первый букет (очень хороший), то слева стоял Селиванов. Он поднял и хотел отдать Масленниковой, но сверху кричали: «Лемешеву!». Она отрицательно покачала головой и не взяла. Селиванов покачал головой и унес. Второй букет упал к ногам Лемешева. Он поднял и вложил ей в руки, что-то сказал. Она взяла без звука. Было идеально, когда они выходили вдвоем. Но Варзер не было… Кажется, первый раз.